"Ничто так не питает любовь к Родине, ничто так не поднимает подавленный национальный дух, как внимательное изучение исторических судеб родной страны"

С.А.Харизоменов, исследователь Ополья.

Григорьев из Григорьевки (Рассказ-быль)

-1-

Меня зовут Виктор Дмитриевич. Фамилию  называть не стану, она ничего не даст. Таких фамилий по матушке России в каждом населенном пункте, хоть пруд пруди. Я рыбак, и рыбак заядлый. По своей сути  меня можно назвать любителем, но, на самом деле, я профессионал. Не подумайте, что хвастаюсь. Нет! Подобных  рыбоманов  днем с огнем не сыскать, разве только мой друг Семеныч  может со мной соперничать. Во всяком случае, так считают наши друзья. Семеныч, конечно, частенько привирает, вернее,  преувеличивает, у него надуманные размеры пойманной  рыбы всегда на солидный порядок выше реальных, но этим страдают многие.

Вы сейчас читаете и думаете, что я тоже начну рассказывать сказки. Глубоко заблуждаетесь! Правы лишь в том, что речь пойдет о рыбалке и рыбалке необычной.

Наше Подмосковье богато мелкими и маловодными речушками, и бытует мнение, что в них очень мало рыбы, но это неправда. Рыбы много, но надо знать, где ее ловить. Хорошую рыбу необходимо видеть не только глазами, но и всем своим нутром. Есть же знатоки грибных мест, так и у нас, мы без рыбы никогда не бываем. И в тот раз мы поехали, зная, что обязательно будем с уловом.

Стояло летнее теплое субботнее утро. Обычно, мы выезжали по пятницам в ночь, но, подумав, не захотели забираться далеко, а решили побродить по родному Замоскворечью.

Четыре часа утра. Прохлада обволакивает разноцветные многоэтажки, катится по асфальту, трамвайным линиям и застывает на кровле крыш, где зарождающая заря пытается рассыпать капельки росы даже на порыжевшем рубероиде.

Подкатил Семеныч на своей «однушке», и  по  закоулкам, известным только ему, через всю Москву мы отправились к желанной «ярославке», где к нам должны подсесть еще двое наших соратников. Мы немного переживали, что их не отпустят благоверные спутницы жизни, то — есть жены,  ведь, согласно существующей у нас очереди, они сегодня закупали на рыбалку водку. Но опасения не оправдались, весь провиант вместе с их обладателями ожидал нас в условном месте.

Река встретила радушно. Пушистый туман кое-где еще цеплялся за мелкорослый ивняк, но, в основном, речка очистилась от белокурого братца, и ярко блестела своим немного волнующимся зеркалом. Вдоль берега шустрили трясогузки, в небе беспокоились чибисы – больше тишины ничто не нарушало.

Лов начался как-то сразу. Сначала вездесущие ерши тормошили приманку, для наваристой ухи от них не отказывались, а вскоре и более крупная рыба пожаловала. Крючки менять не пришлось, они изначально были привязаны по размеру, это, просто, ершу без разницы за какую снасть цеплять свою губу.

По полудни у нас уже варилась ароматная уха. Здесь хозяйничал только Семеныч, в приготовлении рыбных блюд ему не было равных. В его отсутствие, конечно, и мы были спецами, но, так как Семеныч отсутствовал очень редко, ему и поварешка в руки!

После съеденной ухи и выпитой чарки водки не плохо бы поспать, но у нас был заведен иной обычай – мы расходились в разные стороны в поисках особой рыбы, которая могла бы удивить своей красотой и размерами. Семеныч однажды приволок щуку размером около двух метров, для еды она была не пригодна, но своей величиной покорила даже остановившего нас строгого гаишника. Щуку-великана  отдали ему, на память сфотографировались, а через неделю, как нам стало известно, в одной из газет появилась фотография, что некий старшина милиции выловил речного гиганта в щучьем кафтане. Поругались, поначалу, мы на этого стража закона, но быстро успокоились — на дороге будет спокойней, ведь, иногда и под хмельком возвращались.

И так, мы разошлись в разные стороны. Рыба клевала постоянно, емкость, предназначенная для нее, быстро тяжелела, но рыбный сувенир все не попадался. Стало вечереть, а тут еще и небо заволоклось серыми тучами, чуть-чуть поливая  дождем уже подсеребренную росой траву. Меня небесная мокрота не пугала, но я, кажется, заблудился, что было странным, это и беспокоило, не хотелось, чтобы продолжение пиршества началось без меня.

Я поднялся на высокий выступ берега, дождь к этому времени перестал, ярко-красный обруч опоясывал закатывающееся солнце. На его фоне, в березняке, вырисовывались неизвестные строения. К ним я и направился, в надежде выяснить местонахождения и сравнить с имеющейся у меня картой.

Зданий было несколько. Все барачного типа. На одном красовалась покривившаяся вывеска, говорящая, что это интернат для инвалидов войны. Постучал. Никто не ответил. Толкнул дверь. Она, жалобно скрипнув, открылась. Шаги по длинному, узкому коридору стучали тяжелой кувалдой. В конце коридора, направо, мерцал свет.

На кроватях сидело несколько стариков и молча играли в карты. Не разговаривали, видимо, только из-за позднего времени. Увидев меня, приложили пальцы к губам, намекая, чтобы и я помалкивал, но, поняв, что я не из их обслуги, поздоровались, и выслушали .

Сначала я не заметил ничего необычного. Слабенькая лампочка не давала полной картины окружающего, и, только через какое-то время, я понял, что вокруг меня калеки. Безрукие, безногие серыми глазами они с мольбой смотрели на меня, как будто что-то просили. Но первое впечатление, как первый блин, всегда комом. Просто, такой взгляд у них выработался долгими годами тяжкого пребывания за серыми стенами интерната.

Они дружно мне рассказами, где я нахожусь, я сравнил с картой – это было недалеко от нашей стоянки. Старики что-то ждали. Я сначала не догадался, что именно, но, все же, понял – им нужен был обычный рассказ.

В углу стояла плитка. Она была включена, наверное, для обогрева. Когда я достал рыбу, проснулись многие. От предложения сварганить уху никто не отказался. Безногий здоровяк, хотя и было ему под семьдесят, как мне показалось, быстро доскакал до своей тумбочки и достал объемную кастрюлю. Откуда-то взялась картошка и прочее съестное.

Рыбу, на правах профессионала, чистил я, все остальное делали хозяева. Удивительно, но все у них получалось очень споро. У кого-то не было ног, у кого-то рук, у кого-то, вообще, присутствовала только одна из конечностей. Но все вместе они были одним могучим богатырем. Убогая комнатенка вскоре наполнилась вкуснейшим запахом свежей ухи. Потом и водочка заблестела на тумбочке белой привлекательной головкой. Естественно, выпили. Дальше, что и ожидали от меня, я рассказывал, а бывшие фронтовики Великой Отечественной слушали. А разных историй у меня было много в закромах памяти. Работал водителем-дальнобойщиком. За длинными дорогами подвез многих и слышал немало интересного, как небылиц, так и правдивых рассказов.

У стены, в красивой рамке стояла фотография. На руках у молодых родителей сидел маленький мальчик. Короткие шортики, беленькая рубашонка, на кудрявой головке новая бескозырка. Я потянулся к фотографии. На обратной стороне прочитал: —

« 1943 город. Семья Григорьевых из Григорьевки».

— Поставь на место, — пробурчал безногий. Руки одной у него тоже не было. Но лицо его ярко засияло, когда он снова взглянул на старенький портрет.

Последующие стопки горячительного напитка сделали свое дело. Вскоре хозяин фотографии разговорился. Оказалось, что это его предвоенная семья. Село, где он жил, располагалось недалеко от Свердловска. Как ему известно, там уже давно городская черта,  однажды слышал по телевизору.

На фотографии стояла еще одна запись: — « Улица Лесная – 16». Я поинтересовался, почему в селе и вдруг улица. Старик этого не знал. Был еще вопрос с моей стороны – почему он не вернулся к семье после войны и почему надпись на фотографии сделана красной шариковой ручкой. Выяснилось, что надпись появилась недавно, а не вернулся потому, что не хотел быть обузой для самых родных ему людей.

-2-

После этой необычной рыбалки прошло, наверное, два месяца. Возможно, я бы вообще забыл про нее,  но по работе мне пришлось побывать в дальней командировке, проездом через Свердловск. Ехал обычно, иногда останавливаясь на больших и малых речушках, чтобы перекусить, заодно и порыбачить.

Красива Русь-матушка. Леса,  перелески, рощи, рощицы – переезжаешь из одного райского уголка в другой, напиваясь  вкусных запахов,  становясь бодрее и моложе. Так и добрался до Свердловска, любуясь перекатами природы.

При въезде, пересек улицу с названием – Лесная. Остановился. Зачем, не знаю, что-то внутри меня заставило остановиться. Походил по улице. Вернее, не сам, а что-то выше меня водило мои  уставшие ноги от дома к дому. Вернулся к машине, и, только поставив ногу на подножку, вспомнил фотографию в домике на берегу тихой речки.

Мимо проходила женщина, обратился к ней.

— Здесь раньше где-то было село, называлось Григорьевка! Не скажете, где?

— На этом месте и было, — ответила женщина.

Меня прошило будто током.

— В Григорьевке до войны жили Григорьевы, их не знаете?

— Нет, не знаю. Я приезжая. Да и молода, послевоенная. Здесь недалеко военкомат, там  работает Владимир Иванович Григорьев, может он им родственник!?

Военкомат, действительно, оказался рядом. Дежурный показал, где я могу увидеть полковника Григорьева. Постучав, я вошел и … остолбенел. На стене висела та самая фотография, что и в домике у тихой речки. Я, молча, смотрел на фотографию, полковник что-то спрашивал, что, я не слышал, а потом тоже, молча, стал смотреть на меня и на фотографию.

— Это отец мой, погиб на войне, — послышалось мне эхом.

После этих слов я вышел из оцепенения и начал свой рассказ про давнюю рыбалку, про  необычный интернат в необычно красивом месте и про необычных людей, там проживающих.

— Значит, отец жив, не может быть!?

Владимир Иванович схватил меня в охапку и потащил на выход, приказал дежурному сторожить мою машину,  затолкал меня в «москвича», и погнал куда-то в центр.

Следующий мой рассказ был уже всему семейству. Мать Владимира Ивановича была жива. Она, счастливо улыбаясь, плакала, вытирали слезы и остальные. В дорогу в этот день меня, конечно, не отпустили, но и на следующий день взяли с меня обязательство, чтобы на обратном пути я к ним заехал.

И я, конечно, заехал, но дома никого не оказалось. Как сказали соседи, Григорьевы срочно вылетели самолетом в Москву, якобы за отцом.

Наверное, через год, я снова побывал в том интернате. Знакомые мне палаты были пусты. Удивительно, но почти у всех  пациентов грустного заведения, вдруг, нашлись родственники, фронтовая жизнь для них закончилась. У меня с собой, как и тогда, была рыба. Хорошую новость нельзя было не отметить, и мы это сделали вместе с оставшимися без работы сотрудниками интерната. А Иван Иванович Григорьев по сей день жив, хоть и  поругал меня немного, когда я был снова в Свердловске. Более сорока лет он шел домой!

Фотографии