Вход
Регистрация
Помощь
Ответить
Николай Васильевич Корытов
В конце прошлого года два человека почти одновременно написали о жителе Суздаля Николае Корытове.
Юрий Васильевич Белов в «Вечернем звоне»: «Давно это сказано: «Чудаки украшают мир». Особенно их много, мне кажется, в России. Чудак это не стандартный, непохожий на других, человек. Странный по образу жизни, манерам поведения, речи и т.д. Но отнюдь не дурак!
Чудиков любил описывать в своих произведениях писатель Василий Шукшин, родом с Алтая. Были свои чудики или чудаки и в Суздале. Об одном из них я и хочу вспомнить. Это Николай Васильевич Корытов…»
Я разместил материалы о Корытове на форуме сайта www.soldat.ru: В 2009 году в областной газете "Призыв" мы опубликовали список воинов-владимирцев, погибших в Вяземском Дулаге-184. 37 человек. Откликнулись три семьи…
Я встретился Олегом Николаевичем Корытовым - сыном Николая Васильевича Корытова, числившимся погибшим в Вяземском дулаге. Оказалось, что после освобождения из немецкого лагеря в 1945 году Н.В. Корытов возвратился домой, жил в Суздале, был тренером по велоспорту, поготовил несколько мастеров спорта. Был настоящей суздальской легендой. Умер в 1987 году. А еще он всю жизнь писал книгу о войне: о сорок первом и о плене. Посылал рукопись в издательства, её присылали обратно. Писали о "низком художественном уровне". В августе я познакомился с рукописью, сделал выписки. Думаю, что путь Николая Васильевича Корытова - это путь многих солдат и офицеров, погибших в Вяземском котле. Поэтому и решил разместить этот текст на форуме Солдата. В память о тех, кто в октябре 1941 года погиб под Вязьмой…»
Статья Юрия Белова:
Мои материалы:
Прочтите.
С уважением, Гуреев Олег.
Воспоминания о войне и репрессиях
Цитата
#3
- краевед, журналист
-
- Группа: nasheopolie
- Сообщений: 2 149
- Регистрация: 13 октября 10
- ГородЮрьев-Польский
Отправлено 22 февраля 2012 - 17:27
ЧТО РАССКАЗАЛ ПАМЯТНИК СРЕДИ СОСЕН
В начале марта 1944 года, когда звуки раскатов от взрывов боевых орудий удалялись всё дальше на запад, жители местечка Лучки присутствовали на необычных похоронах. На местном кладбище нашли упокоение два военных лётчика. Через 20 лет здесь, среди стройных сосен, на средства рабочих декстрино-сагового завода был поставлен высокий памятник, увенчанный красной пятиконечной звездой.
…В конце 1943 года 25-летний старший лейтенант, боевой лётчик Сергей Олизько получил новое назначение в первый отдельный авиационный планёрный полк ВДВ войсковой части 25953 города Тейково на должность начальника парашютно-десантного снабжения второй авиационной эскадрильи. В это время Сергей воевал с фашистами на Украине, недалеко от родных мест, и потому перед дальней поездкой решил навестить деревню, где родился в марте 1918 года…
Самолёт «У-2» взял курс из Донецка в Запорожскую область. Увидев, как советская крылатая машина неожиданно села на поле перед деревней, все жители побежали её встречать. В лётчике сразу же узнали земляка – Сергея Олизько.
Его бросились обнимать, передавая из рук в руки. Сергея в селе любили. Он был примером и образцом не только для родных, но и для односельчан: комсомолец, принимавший активное участие в общественной жизни, игравший на скрипке, хорошо пел и очень любил небо.
Тогда ещё никто не мог предположить, что эта радостная встреча с родными и односельчанами для старшего лейтенанта станет последней.
Родился Сергей Герасимович Олизько в семье крестьянина-бедняка. В 1934 году закончил семилетку, после чего поступил на рабфак. Завершив педагогические курсы, стал работать учителем начальных классов.
В 1938 году поступил в Харьковское военное училище и, успешно пройдя весь курс обучения, в звании лейтенанта отправился нести военную службу в Краснодар. Там он поступил в авиационную академию. Но началась война. Вскоре на своём самолёте Сергей бомбил фашистские укрепления в Донецке.
Ударом для него стала потеря связи с семьёй. Его родное село было оккупировано немцами, а при отступлении они его полностью сожгли.
Тремя с половиной годами моложе С. Олизько был другой лётчик с Украины – младший лейтенант Андрей Иванович Вовченко. Родом он происходил из-под Киева. До войны успел закончить 9 классов школы, а в 1943 году – Саратовскую военную школу пилотов.
В начале 1944 года, так же, как и коллега, проходил службу в первом авиационном планёрном полку войсковой части 25953 города Тейково в должности командира экипажа.
В тот злополучный день 1 марта они с ещё одним лётчиком составили экипаж самолёта «У-2». Им предстояло совершить учебный полёт.
В небе лётчики чувствовали себя превосходно, но что именно тогда случилось над лесом около деревни Дубрава, сказать уже не сможет никто. Машина разбилась, а Олизько и Вовченко погибли. Третий пилот чудом уцелел.
Вскоре тела погибших лётчиков захоронили недалеко от места трагедии – на лучковском кладбище.
Любопытные краеведы местной школы во главе со своими наставниками по прошествии нескольких лет решили выяснить подробности катастрофы, хотя тогда, в конце 1960-х годов, они не знали даже имён погибших.
И началась кропотливая работа, поиски, переписка. Ребята связались с Министерством обороны СССР, Главным управлением кадров Министерства, войсковой частью 25953, с учащимися школы, которую оканчивал С. Г. Олизько, его сестрой Е. Г. Подельнюк и племянником, майором особого отдела Дмитрием Олизько. Отовсюду лучковские школьники получили ответы, хотя многие из них были краткими. Но по крупицам им всё же удалось узнать о людях, покоящихся в их родной земле
К сожалению, некоторые сведения остались за кадром времени, и их восстановить вряд ли удастся. В частности, не удалось узнать деталей трагедии и выйти на след третьего лётчика, выжившего при падении «У-2».
А 27 сентября 1970 года в Лучки на могилу дяди приезжал Дмитрий Васильевич Олизько. Он весь день провёл с ребятами и жителями села, активно общаясь с ними.
Вскоре племянник лётчика прислал письмо в школу, в котором есть такие строчки: «…Позвольте мне от всего сердца выразить большую благодарность и глубокую признательность… за тот тёплый, незабываемый приём, который был оказан мне… в день пребывания в Лучках. Тот день оставил глубокие, незабываемые впечатления. Об этом не прекращаю рассказывать своим друзьям, близким и знакомым. Приходится чаще писать письма домой, своим родителям и родственникам и описывать подробности события… когда я побывал у могилы лётчиков и провёл этот день у местных жителей…»
И далее: «Я очень тронут, что тропа к их памятнику не зарастает. Люди приходят, смотрят, возлагают венки. Большое им спасибо. Это не забудется».
<…>
Из книги: Хламов С. Неспелые вишни. Историко-художественные очерки. Кольчугино, 2006. С. 78 - 79.
#4
- Архивариус
-
- Группа: Администраторы
- Сообщений: 5 133
- Регистрация: 13 октября 10
- ГородЮрьев-Польский уезд
Отправлено 05 апреля 2012 - 16:54
О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ
Мне казалось, что я уже достаточно насыщен информацией о правовом беспределе, царившем в годы большевизма. Читал официальные бумаги и документальные повести, очерки и рассказы, знаком со стихами лагерных поэтов, а главное, сам прошел путь длиной в четырнадцать лет; через Лубянку, Лефортово, Бутырки, через лагеря и жестокую ссылку у Полярного круга. Я видел людей всех сословий без регалий, остриженных под нуль, с номерами на бушлатах. Сам носил номер И-667. Казалось, острота восприятия уже притупилась. Но вот на письменный стол легли “Списки жертв политических репрессий” – и вновь охватило волнение. Дело в том, что все мученики, подвергшиеся физическим и нравственным страданиям, мои близкие земляки – владимирцы.
Беру Юрьев-Польский район, где я родился в деревне Дашки, что близ Фетинина, открываю первую страницу, читаю первую фамилию: “Аббакумов Александр Иванович. Проживал в д.Вески. Учитель. Арестован 07.04.1937”. Александр Иванович! Вот уж не думал, что и его зачислят в стан врагов советской власти. В двадцатые годы он учительствовал в селе Авдотьино, дружил с моим старшим братом и моим учителем Леонидом Ивановичем Похвалынским. Помню Александра Ивановича в длинной кавалерийской шинели, в длинноухой рыжей шапке, высокого, стройного, всегда стремительного. Не пощадили самого уважаемого на селе человека. Сколько же ему дали? “Десять лет лишения свободы”. Меня охватило беспокойство за Леонида Ивановича: не сфабриковали ли групповое дело учителей? Тогда это было модно. Один говорил, другой поддакивал, третий донес – вот и группа. Ищу Похвалынского. Слава Богу, Леонида Ивановича нет в списке. Читаю горькие списки дальше: “Белов Николай Петрович. Кузнец из деревни Карандышево. Арестован 31.07.1937. Осужден к расстрелу”. К расстрелу! Он ковал нашу Репку, когда она была строптивой и потом, когда стала смирной лошадью, ошиновывал колеса, наваривал и острил лемехи перед посевной. Мне кажется, деревенский кузнец – самый труженик из тружеников. Помню его сказку про кузнеца и черта, рассказанную на коротком перекуре, так сказать, к слову. Кто-то сказал: “Чертова у тебя работа, Николай Петрович”. “Не, – улыбнулся кузнец, – черт не выдюжил”. И рассказал, как черт, услышав, что у кузнеца “чертова работа”, нанялся в подсобники. “Что делать?” – спрашивает. “Дуй, бей, давай углей, кузницу мети, по воду беги”. Черт все переделал, опять спрашивает, что делать? “Дуй, бей, давай углей, кузницу мети, по воду беги”. Вечером черт сбежал, не выдюжил.
И вот такого труженика расстреляли. Николаю Петровичу было 53 года, осталась большая семья.
Еще одна фамилия, вызвавшая отзвук в сердце. “Гадалов Михаил Иванович из деревни Курицыно”. Деревня эта в полутора верстах от моих Дашков. Михаил Иванович – ровесник и частый собеседник моего отца. “Арестован 07.09.1937. Осужден на 8 лет лишения свободы”.
Голубой дом Гадаловых стоял на краю деревни у оврага, по которому катился ручей в сторону Спасского – к Ворше. Помню Алексея и Лену Гадаловых, лицом очень похожих на своего отца и таких же, как он, общительных. Михаил Иванович всегда живо интересовался политикой. И не знал добряк, что из центра спущен план отлова вражеских элементов. Планы по таким показателям всегда перевыполнялись. Отца моего к тому времени уже не было в живых, а то... Он тоже словоохотлив был.
А вот и наш дашковский “враг народа”, – Дмитриев Василий Кузьмич. Маслобойщик. Осужден в 1930 году к 3 годам лишения свободы. Он свояк Гадалова (женаты на сестрах) и тоже ровесник моего отца. Я знакомился с архивным делом Василия Кузьмича и написал очерк об этом смекалистом труженике. Маслобойка вскоре была разорена. Лен в округе перестали сеять.
Еще знакомая фамилия. Карабанов Харлампий Дмитриевич. Уж очень редкое имя. Я знал Таню Карабанову, учился с ней в Ратисловской школе колхозной молодежи. Она из села Турабьева. И Харлампий Дмитриевич из Турабьева, 1882 года рождения. Значит, он отец Тани. Она, помнится, Харлампиевна. Смотрю на дату ареста: 03.02.1930 года. В том году Таня Карабанова после зимних каникул не приехала в Ратислово, а потом, кажется, в апреле появилась, чтобы забрать документы. Сказала: “Семейные обстоятельства”. Ванюшка Торгов из того же села уточнил: “У нее не стало отца”. Оказывается, не смерть, как я думал, а компетентные органы осиротили Таню Карабанову. Помню ее, высокую, тоненькую, как балеринка, с мальчишеской стрижкой в юнгштурмовке под ремень. Из-под белого вязаного берета выбивалось крылышко черных волос. У нее были братишки и сестренки меньше ее. Обещала, как наладятся дома дела, вернуться в школу. Ей так хотелось учиться. Вижу ее, шагающую через плотину ратисловского пруда. Больше о Тане Карабановой мы ничего не слышали.
Дальше я зацепился за фамилию Радостин. Иван Иванович был хозяином мельницы на реке Колокше у деревни Кобелихи. Деревню переименовали. Теперь ее зовут Красное Заречье. На земле владимирской много контрастирующих названий. Наряду с Кобелихой, Сукманихой, Негодяихой есть поэтические названия: Васильки, Колокольцы, Ромашки. Еще до того, как Кобелиха стала Красным Заречьем, мельник Радостин, словно оправдывая свою фамилию, дал своей деревне электрический свет. Не посчитался с тем, что турбинка отняла третью часть воды. В газетах об этом не писали, так как доброе дело сделал кулак. Еще не известно, какие планы “закабаления” крестьян он имел в виду.
Радостин собирал по соседним деревням голосистых мужчин и устраивал спевки. У него была фисгармония – старинный клавишный инструмент с мехами. Хор под управлением Радостина выступал в окрестных храмах по большим праздникам, привлекая в церковь много народу. Это особенно не нравилось местным властям. В 1930 году Ивана Ивановича арестовали и лишили свободы на 5 лет.
Назову еще одну взволновавшую меня фамилию. Турыгин Владимир Иванович из деревни Карандышево. Его арестовали в сентябре 1937 года и осудили на десять лет лишения свободы. Я знал самого Владимира Ивановича, его старшего сына Володю и особенно хорошо знал дочь Машу, с которой учился в одном классе у Леонида Ивановича. Маша была нежным и ласковым созданием. Черноволосая, с большими карими глазами, такая милая девочка. Уж очень к лицу ей было голубое пальтишко с пушистым воротником из белого зайца, в котором тонули ее румяные щечки. Мне нравился ее певучий голосок и такая ласковая улыбка. Эту девочку под ее подлинным именем я вывел в повести “Моя лошадушка”.
Маша Турыгина тяжело переживала арест отца. К этому прибавилось еще горе: в первый год войны погиб ее любимый брат Володя... Встречаясь с земляками, я интересовался судьбами мальчишек и девчонок, с которыми рос. Про Машу мне сказали, что она замкнулась и перестала разговаривать с людьми, словно глухонемая. Работала она в Москве шофером. Возила священника. Церковь стала тем местом, где хрупкая и нежная женщина нашла умиротворение. Может и хорошо, что я ее не встретил в те мрачные годы. Для меня Маша Турыгина навсегда осталась солнечной ласковой девочкой.
Читая списки, обнаруживаешь неравномерность расселения “врагов” по лицу земли: где густо, где пусто. Особенно много их оказалось в старинном русском селе Симе (первое упоминание в XIV веке). В этом селе был похоронен полководец князь П.И.Багратион (потом его прах перенесен на Бородинское поле). И еще чекисты “вскрыли нарыв” в селе Кучки, что в 12 км от города Юрьев-Польский. Эти Кучки так часто мелькают в списках, что кажется жители села ничем другим не занимались, как писали доносы друг на друга.
Когда мы видим цифры жертв политических репрессий по районам, скажем: Александровский – 918, Кольчугинский – 473, Юрьев-Польский – 735, то это далеко не все мученики. В эти цифры не вошли Таня Карабанова и Маша Турыгина. Дети Николая Петровича Белова и Михаила Ивановича Гадалова. А ведь они тоже мученики. И сколько их! Так что каждую официальную цифру надо хотя бы утроить.
У иного, читающего эти скорбные списки, возникнут иные мысли, в памяти всплывут другие люди. Нормальный человек не может не задать себе естественный вопрос: “А где был я, что делал, когда эти люди уходили из нашей жизни?” Если читающий был тогда мал или еще не родился, он задаст этот вопрос старшим.
Под оправдание массовых арестов была подведена глубокая теоретическая база. Правые уклонисты во главе с Бухариным что-то толковали о затухании классовой борьбы. “Нет, – сказал товарищ Сталин, – классовая борьба, по мере нашего продвижения вперед по пути строительства коммунизма, обостряется”. Политбюро ЦК ВКП(б) 02.07.1937 года рассмотрело вопрос “Об антисоветских элементах” и за подписью Сталина дало директиву Ежову, секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартии на истребление антисоветских элементов. Через три дня по приказу Ежова началась настоящая облава “на врагов” по всей стране. Потом расстреляли и Ежова. Но не ранее, чем он осуществил директиву вождя. Аббакумов, Белов, Гадалов, Турыгин и сотни тысяч других – жертвы этой директивы.
...Об ужасах лагерной жизни написано много. Все сходятся на том, что самое страшное – это этап. Человек не знает, куда и зачем его везут? Сколько дней продлится путь в набитых сверх всяких пределов вагонах? Везут, как скот. Мой одноделец Виталий Буров не выдержал этого испытания – умер в вагоне.
Тяжелы для заключенного пересылки. Главный вопрос: “Куда теперь погонят? Хорошо, если на обжитое место. Но чаще приходилось приживаться возле забитого в мерзлую землю колышка. Конвоирам и надзирателям иногда тоже приходилось туго. И они срывали зло на бесправных людях. Выворачивая наизнанку здравый смысл, рассуждали так: “Из-за вас, гадов, приходится тут мерзнуть”.
Все это пережили и мои земляки-владимирцы, поименно названные в этих списках (постараемся их привести на форуме отдельно).
Так получилось, что на своем длинном тернистом пути я не встречал земляков. Уж больно велика страна, и много глухих мест, куда можно было загнать неугодных людей. Но я встречал людей, очень похожих на тех знакомых, что в списках. Встречал интеллигентов, таких, как Александр Иванович Аббакумов, колхозников, как Михаил Иванович Гадалов и Владимир Иванович Турыгин. Уже будучи на ссылке в Кочмесе встретил кузнеца Родыгина Николая Осиповича с Вологодчины, такого же труженика, как Николай Петрович Белов из Карандышева. И еще в памяти храню много интересных людей.
Встречи начались сразу, как меня перевели из Лефортовской одиночки в Бутырки... Большая полупустая камера быстро наполнялась такими же, как и я, записанными за Особым Совещанием. Я ничего не знал об этом неконституционном карательном органе, хотя он существовал с 5 ноября 1934 года (за месяц до убийства Кирова!). Все обдумывали свое поведение на суде, а суда не было. Был вызов “за получкой”. Выводили группами, зачитывали короткое, в две-три строки, решение Особого Совещания, спрашивали: “Ясно? Распишись”. Суд состоялся. Один бедолага даже не понял, что он уже осужден, вернувшись в камеру, грозился рассказать на суде “всю правду”. А 10 лет, упомянутые в бумажке, в которой он расписался, посчитал прокурорским запросом. Не сомневался, что суд скостит. Он работал сторожем на базе, знал за собой какие-то грешки, полагал, что за них его и арестовали. А его замели по 58-й. Грешки были только фоном антисоветской деятельности.
Осужденных собирали группами и вели в церковь. Все возбуждены. Но не помню, чтоб кто-нибудь заскулил или хотя бы заметно упал духом. Все старались ободрить друг друга, говорили, что объявленных сроков никто до конца отбывать не будет. Года два-три придется потерпеть. Война идет к концу. Вот грянет победа, дойдут руки и до нас. Разберутся. Никто еще не понимал, что на всех нас поставлен крест, что нас уже не считают людьми. Мы – шлак, мешающий строить светлое будущее.
В церкви (она описана Львом Толстым в романе “Воскресение”) теперь были камеры осужденных. В этом “богоугодном заведении” собрались интеллигентные люди, ждали отправки на этап. Здесь я встретил Владимира Адольфовича Шнейдерова, да, того самого, который много лет спустя, после реабилитации, вел телепрограмму “Клуб кинопутешественников”. Там же я встретил солиста Большого театра, одного из лучших исполнителей партии Евгения Онегина Дмитрия Даниловича Головина, его брата, певца Московского радиоцентра, и племянника Виталия. Дмитрий Данилович, ставший одним из первых орденоносцев, народный артист СССР, теперь получил новое звание ¬– враг народа. Какое сочетание: народный артист – враг народа!
Домработница, которой компетентные органы поручили доглядывать за народным артистом, донесла: “Хозяин ворчит на советскую власть. Вчера ругался: сорочки нужной не нашел во всей Москве”. И еще после паузы: “Сжег в печке-буржуйке книгу товарища Сталина. На моих глазах рвал и бросал. Вместе с патретом бросил”.
Следователю Дмитрий Данилович признался: “Жег стулья, книжные полки и книги жег. Мое горло – в каком-то роде народное достояние. Я мерз. Мог сжечь и Гоголя”. Следователь, качая головой, сказал народному артисту: “Сравнил Гоголя со Сталиным”...
Пребывание Головиных в церкви совпало с предпасхальными днями. Они устроили концерт церковных и советских песнопений. Дежурный на пятачке поначалу открывал “кормушку” и бросал: “Прекратите! Не положено!” Потом сам заслушался. Только просил: “Потише немножко”. Песню “Вечерний звон” пела вся камера. Пели с потрясающей задушевностью. Многие роняли слезы, особенно после слов: “Иных уж нет давно в живых... Бо-ом! Бо-ом! Бо-ом!” А дальше Дмитрий Данилович, как бы объясняя, почему иных уж нет давно в живых, импровизировал: “Прокурор Дорон угробил их!” Раздались аплодисменты, напугавшие вертухая.
Имя свирепого прокурора Дорона у всех было на устах. Прошел слух, будто бы этот палач сам арестован, что было вполне в духе того времени. Ждали: вот-вот Дорон появится в церкви в качестве заключенного. Некоторые, прошедшие через его руки, уже прикидывали сцену встречи со своим мучителем. Но Дорон не появился.
В Минлаге (Инта) я встретил Алексея Каплера, автора сценариев фильмов “Ленин в Октябре” и “Ленин в 1918 году”. Он тогда работал лебедчиком на 11-й шахте, а я – в бригаде проходчиков на 12-й. Однажды мы шли с шахты мимо солдатской казармы. На стене ¬– большое объявление, приглашающее 7 и 8 ноября посмотреть фильмы “Ленин в Октябре” и “Ленин в 1918 году” в армейском клубе. Что у Алексея Яковлевича было на душе в эти минуты – догадаться не трудно.
На 6 ОЛПе (отдельном лагерном пункте) работал Владимир Зельдович. Говорили, он был референтом у Луначарского. Тут он состоял при лейтенанте Мантурове.
Помню много талантливых инженеров. Встретил даже одного из авторов, труды которого приходилось печатать, когда работал в Редакционном отделе Аэрофлота. Это был Геннадий Петрович Лавров – крупный специалист в области моторостроения. Когда поближе познакомились, Геннадий Петрович спросил меня: “Василия Осинского помнишь?” – “Который дирижаблями занимался?” – “Этот “дирижабль” на меня накапал”.
Лавров – неуемная душа! – и тут занимался техническим творчеством. Послал через начальство насколько разработок в Москву. Получал ответы и радовался, что не пропало даром.
В лагере особенно ярко проявляется сущность людей. Каждый сам себе выбирал тактику поведения. Люди гибли не только от голода, но и от нравственного истощения. Иные сразу брали на вооружение лагерный жаргон, полагая, что так лучше можно защитить себя, матерились. Об одном таком рассказывают просто анекдотический случай. Благообразный старичок подметает в лагере дорожки. Его спрашивают, правда ли, что он профессор? Подметало поставил перед собой метлу, ухватился за черенок обеими руками и отчеканил: “Б... буду, профессор!”
Большинство же интеллигентных людей не “опрощались”, а оставались самими собой. Они словно покрывались особым панцирем, через который не приникала лагерная грязь. Таких людей я встречал и в тюрьме, и в лагере.
На ссылке я работал в самом дальнем отделении совхоза “Большая Инта”. Познакомился с Натальей Ивановной Постоевой, учетчицей тракторного парка. До ареста она работала в Ленинградском университете. Начальники поручали ей готовить своих чад к поступлению в ВУЗы. Сдавали, как правило, блестяще. Однажды экзаменатор спросил: “Кто у вас в Инте так хорошо преподает математику?” – “Я брала уроки у Натальи Ивановны Постоевой”. Боже, что тут было! “Наталья Ивановна жива?! Где она? Это же наш профессор!”
У людей была неистребимая тяга к творчеству, к красоте. Женщины-невольницы делали шкатулки, всякие изящные вещицы и, конечно, вышивали. Моя жена, Смирнова Нина Александровна, носившая лагерный номер А-351, хранит вышивки лагерные, как дорогие реликвии.
Сколько вкладывалось старания, души и хорошего вкуса при создании лагерной клумбы на Крайнем Севере, где цветы не растут. Люди собирали разноцветные мхи, камушки, стеклышки и выкладывали красивые узоры. И никто не смел надругаться над этой, вызывающей слезу, клумбой. Нет, вру, однажды надругался заместитель начальника ОЛПА майор Анищенко: приказал убрать бордюр клумбы, сделанный из половинок кирпича. Почему? Он не объяснил, только сказал: “Не положено”. Но мы догадались: боялся, что кирпичи могут полететь в голову. Понимал, однако, что его голова кирпича заслуживает.
Но больше всего людям помогало выжить художественное творчество. Картины безвестных художников охотно брало лагерное начальство, платя за них пачкой сигарет или пайкой хлеба.
Много встречал поэтов. В трудные минуты стихи помогают выжить, если это настоящие стихи. Я знаю людей, которые в трудную минуту снимают с полки томик Пушкина или Есенина, прочтут несколько стихов, и они отвлекут от грустных мыслей. Но в лагере нет книжной полки, с которой можно снять любимый томик. Тут выручает память. Ведь каждый интеллигентный человек помнит наизусть несколько полюбившихся стихов. Другой узник прочтет другие, пришедшиеся ему по душе. “Когда мне было очень-очень трудно, стихи читал я в карцере холодном”, – вспоминает Анатолий Жигулин.
Замечено, что люди в тюрьме и в лагере чаще, чем на свободе, пробуют сочинять стихи. Муса Джалиль писал стихи в фашистских застенках. И они дошли до нас. И в сталинских застенках стихи писали сотни, а может, и тысячи людей, но они не доходили до советского читателя. Не доходили не потому, что писались без пера и без бумаги, а потому, что режим был суров. Только теперь стали издавать поэзию, родившуюся в муках ГУЛАГа, и то скупо. Это большой пласт литературы, ждущий своего исследователя. Тут надо пояснить, что означает: писать без пера и без бумаги. Огрызок карандаша и клочок оберточной бумаги можно было найти и в лагере, например, разобрать мешок из-под цемента ¬– отличную бумагу можно добыть. Но хранить написанное опасно: можно получить второй срок. Приходилось держать в памяти. Так надежнее. Елена Владимирова целую поэму “Колыма” в четыре тысячи строк держала в памяти и вынесла из лагеря таким образом. Автор этих строк первую свою пьесу “Возвращение” тоже написал без пера и без бумаги. А это 70 страниц на машинке. Потом ее поставили на профессиональной сцене (Тамбов, сезон 1964–65 гг.).
Среди узников ГУЛАГа были известные поэты: Л.Мартынов, П.Васильев, Яр.Смеляков, П.Орешин, О.Мандельштам и многие другие. Всего репрессировано около двух тысяч членов Союза писателей СССР. А на свободе в 1941 году оставалось не более трех тысяч.
В ГУЛАГе открылось много новых талантов. Ведь большинство поэтов потому и угодили за колючую проволоку, что нестандартно мыслили и писали стихи, не укладывающиеся в идеологические рамки.
Поэт в сжатой образной форме способен выразить больше мыслей и чувств, чем иной прозаик в пухлой повести. Арсений Стемпковский к 70-летию Сталина написал всего две строчки: “Наше горе родилось в Гори”. Короче не скажешь.
...В день памяти жертв политических репрессий, который отмечается 30 октября, администрация города Владимира собрала “уцелевших” в зале областной филармонии. К концу 1995 года на владимирской земле нас в живых осталось около трех тысяч душ. Это вместе с приехавшими сюда на жительство из других регионов.
Я пришел пораньше и наблюдал, как мученики заполняли зал, как они бережно и вежливо уступали место один другому. Потом глядел с замиранием сердца в полный зал и видел седую интеллигентность и застывшее страдание на каждом лице. Работница Октябрьского райсобеса как-то сказала мне: “Реабилитированные – самые вежливые мои клиенты”.
П.А.РАЧКОВ,
писатель
Мне казалось, что я уже достаточно насыщен информацией о правовом беспределе, царившем в годы большевизма. Читал официальные бумаги и документальные повести, очерки и рассказы, знаком со стихами лагерных поэтов, а главное, сам прошел путь длиной в четырнадцать лет; через Лубянку, Лефортово, Бутырки, через лагеря и жестокую ссылку у Полярного круга. Я видел людей всех сословий без регалий, остриженных под нуль, с номерами на бушлатах. Сам носил номер И-667. Казалось, острота восприятия уже притупилась. Но вот на письменный стол легли “Списки жертв политических репрессий” – и вновь охватило волнение. Дело в том, что все мученики, подвергшиеся физическим и нравственным страданиям, мои близкие земляки – владимирцы.
Беру Юрьев-Польский район, где я родился в деревне Дашки, что близ Фетинина, открываю первую страницу, читаю первую фамилию: “Аббакумов Александр Иванович. Проживал в д.Вески. Учитель. Арестован 07.04.1937”. Александр Иванович! Вот уж не думал, что и его зачислят в стан врагов советской власти. В двадцатые годы он учительствовал в селе Авдотьино, дружил с моим старшим братом и моим учителем Леонидом Ивановичем Похвалынским. Помню Александра Ивановича в длинной кавалерийской шинели, в длинноухой рыжей шапке, высокого, стройного, всегда стремительного. Не пощадили самого уважаемого на селе человека. Сколько же ему дали? “Десять лет лишения свободы”. Меня охватило беспокойство за Леонида Ивановича: не сфабриковали ли групповое дело учителей? Тогда это было модно. Один говорил, другой поддакивал, третий донес – вот и группа. Ищу Похвалынского. Слава Богу, Леонида Ивановича нет в списке. Читаю горькие списки дальше: “Белов Николай Петрович. Кузнец из деревни Карандышево. Арестован 31.07.1937. Осужден к расстрелу”. К расстрелу! Он ковал нашу Репку, когда она была строптивой и потом, когда стала смирной лошадью, ошиновывал колеса, наваривал и острил лемехи перед посевной. Мне кажется, деревенский кузнец – самый труженик из тружеников. Помню его сказку про кузнеца и черта, рассказанную на коротком перекуре, так сказать, к слову. Кто-то сказал: “Чертова у тебя работа, Николай Петрович”. “Не, – улыбнулся кузнец, – черт не выдюжил”. И рассказал, как черт, услышав, что у кузнеца “чертова работа”, нанялся в подсобники. “Что делать?” – спрашивает. “Дуй, бей, давай углей, кузницу мети, по воду беги”. Черт все переделал, опять спрашивает, что делать? “Дуй, бей, давай углей, кузницу мети, по воду беги”. Вечером черт сбежал, не выдюжил.
И вот такого труженика расстреляли. Николаю Петровичу было 53 года, осталась большая семья.
Еще одна фамилия, вызвавшая отзвук в сердце. “Гадалов Михаил Иванович из деревни Курицыно”. Деревня эта в полутора верстах от моих Дашков. Михаил Иванович – ровесник и частый собеседник моего отца. “Арестован 07.09.1937. Осужден на 8 лет лишения свободы”.
Голубой дом Гадаловых стоял на краю деревни у оврага, по которому катился ручей в сторону Спасского – к Ворше. Помню Алексея и Лену Гадаловых, лицом очень похожих на своего отца и таких же, как он, общительных. Михаил Иванович всегда живо интересовался политикой. И не знал добряк, что из центра спущен план отлова вражеских элементов. Планы по таким показателям всегда перевыполнялись. Отца моего к тому времени уже не было в живых, а то... Он тоже словоохотлив был.
А вот и наш дашковский “враг народа”, – Дмитриев Василий Кузьмич. Маслобойщик. Осужден в 1930 году к 3 годам лишения свободы. Он свояк Гадалова (женаты на сестрах) и тоже ровесник моего отца. Я знакомился с архивным делом Василия Кузьмича и написал очерк об этом смекалистом труженике. Маслобойка вскоре была разорена. Лен в округе перестали сеять.
Еще знакомая фамилия. Карабанов Харлампий Дмитриевич. Уж очень редкое имя. Я знал Таню Карабанову, учился с ней в Ратисловской школе колхозной молодежи. Она из села Турабьева. И Харлампий Дмитриевич из Турабьева, 1882 года рождения. Значит, он отец Тани. Она, помнится, Харлампиевна. Смотрю на дату ареста: 03.02.1930 года. В том году Таня Карабанова после зимних каникул не приехала в Ратислово, а потом, кажется, в апреле появилась, чтобы забрать документы. Сказала: “Семейные обстоятельства”. Ванюшка Торгов из того же села уточнил: “У нее не стало отца”. Оказывается, не смерть, как я думал, а компетентные органы осиротили Таню Карабанову. Помню ее, высокую, тоненькую, как балеринка, с мальчишеской стрижкой в юнгштурмовке под ремень. Из-под белого вязаного берета выбивалось крылышко черных волос. У нее были братишки и сестренки меньше ее. Обещала, как наладятся дома дела, вернуться в школу. Ей так хотелось учиться. Вижу ее, шагающую через плотину ратисловского пруда. Больше о Тане Карабановой мы ничего не слышали.
Дальше я зацепился за фамилию Радостин. Иван Иванович был хозяином мельницы на реке Колокше у деревни Кобелихи. Деревню переименовали. Теперь ее зовут Красное Заречье. На земле владимирской много контрастирующих названий. Наряду с Кобелихой, Сукманихой, Негодяихой есть поэтические названия: Васильки, Колокольцы, Ромашки. Еще до того, как Кобелиха стала Красным Заречьем, мельник Радостин, словно оправдывая свою фамилию, дал своей деревне электрический свет. Не посчитался с тем, что турбинка отняла третью часть воды. В газетах об этом не писали, так как доброе дело сделал кулак. Еще не известно, какие планы “закабаления” крестьян он имел в виду.
Радостин собирал по соседним деревням голосистых мужчин и устраивал спевки. У него была фисгармония – старинный клавишный инструмент с мехами. Хор под управлением Радостина выступал в окрестных храмах по большим праздникам, привлекая в церковь много народу. Это особенно не нравилось местным властям. В 1930 году Ивана Ивановича арестовали и лишили свободы на 5 лет.
Назову еще одну взволновавшую меня фамилию. Турыгин Владимир Иванович из деревни Карандышево. Его арестовали в сентябре 1937 года и осудили на десять лет лишения свободы. Я знал самого Владимира Ивановича, его старшего сына Володю и особенно хорошо знал дочь Машу, с которой учился в одном классе у Леонида Ивановича. Маша была нежным и ласковым созданием. Черноволосая, с большими карими глазами, такая милая девочка. Уж очень к лицу ей было голубое пальтишко с пушистым воротником из белого зайца, в котором тонули ее румяные щечки. Мне нравился ее певучий голосок и такая ласковая улыбка. Эту девочку под ее подлинным именем я вывел в повести “Моя лошадушка”.
Маша Турыгина тяжело переживала арест отца. К этому прибавилось еще горе: в первый год войны погиб ее любимый брат Володя... Встречаясь с земляками, я интересовался судьбами мальчишек и девчонок, с которыми рос. Про Машу мне сказали, что она замкнулась и перестала разговаривать с людьми, словно глухонемая. Работала она в Москве шофером. Возила священника. Церковь стала тем местом, где хрупкая и нежная женщина нашла умиротворение. Может и хорошо, что я ее не встретил в те мрачные годы. Для меня Маша Турыгина навсегда осталась солнечной ласковой девочкой.
Читая списки, обнаруживаешь неравномерность расселения “врагов” по лицу земли: где густо, где пусто. Особенно много их оказалось в старинном русском селе Симе (первое упоминание в XIV веке). В этом селе был похоронен полководец князь П.И.Багратион (потом его прах перенесен на Бородинское поле). И еще чекисты “вскрыли нарыв” в селе Кучки, что в 12 км от города Юрьев-Польский. Эти Кучки так часто мелькают в списках, что кажется жители села ничем другим не занимались, как писали доносы друг на друга.
Когда мы видим цифры жертв политических репрессий по районам, скажем: Александровский – 918, Кольчугинский – 473, Юрьев-Польский – 735, то это далеко не все мученики. В эти цифры не вошли Таня Карабанова и Маша Турыгина. Дети Николая Петровича Белова и Михаила Ивановича Гадалова. А ведь они тоже мученики. И сколько их! Так что каждую официальную цифру надо хотя бы утроить.
У иного, читающего эти скорбные списки, возникнут иные мысли, в памяти всплывут другие люди. Нормальный человек не может не задать себе естественный вопрос: “А где был я, что делал, когда эти люди уходили из нашей жизни?” Если читающий был тогда мал или еще не родился, он задаст этот вопрос старшим.
Под оправдание массовых арестов была подведена глубокая теоретическая база. Правые уклонисты во главе с Бухариным что-то толковали о затухании классовой борьбы. “Нет, – сказал товарищ Сталин, – классовая борьба, по мере нашего продвижения вперед по пути строительства коммунизма, обостряется”. Политбюро ЦК ВКП(б) 02.07.1937 года рассмотрело вопрос “Об антисоветских элементах” и за подписью Сталина дало директиву Ежову, секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартии на истребление антисоветских элементов. Через три дня по приказу Ежова началась настоящая облава “на врагов” по всей стране. Потом расстреляли и Ежова. Но не ранее, чем он осуществил директиву вождя. Аббакумов, Белов, Гадалов, Турыгин и сотни тысяч других – жертвы этой директивы.
...Об ужасах лагерной жизни написано много. Все сходятся на том, что самое страшное – это этап. Человек не знает, куда и зачем его везут? Сколько дней продлится путь в набитых сверх всяких пределов вагонах? Везут, как скот. Мой одноделец Виталий Буров не выдержал этого испытания – умер в вагоне.
Тяжелы для заключенного пересылки. Главный вопрос: “Куда теперь погонят? Хорошо, если на обжитое место. Но чаще приходилось приживаться возле забитого в мерзлую землю колышка. Конвоирам и надзирателям иногда тоже приходилось туго. И они срывали зло на бесправных людях. Выворачивая наизнанку здравый смысл, рассуждали так: “Из-за вас, гадов, приходится тут мерзнуть”.
Все это пережили и мои земляки-владимирцы, поименно названные в этих списках (постараемся их привести на форуме отдельно).
Так получилось, что на своем длинном тернистом пути я не встречал земляков. Уж больно велика страна, и много глухих мест, куда можно было загнать неугодных людей. Но я встречал людей, очень похожих на тех знакомых, что в списках. Встречал интеллигентов, таких, как Александр Иванович Аббакумов, колхозников, как Михаил Иванович Гадалов и Владимир Иванович Турыгин. Уже будучи на ссылке в Кочмесе встретил кузнеца Родыгина Николая Осиповича с Вологодчины, такого же труженика, как Николай Петрович Белов из Карандышева. И еще в памяти храню много интересных людей.
Встречи начались сразу, как меня перевели из Лефортовской одиночки в Бутырки... Большая полупустая камера быстро наполнялась такими же, как и я, записанными за Особым Совещанием. Я ничего не знал об этом неконституционном карательном органе, хотя он существовал с 5 ноября 1934 года (за месяц до убийства Кирова!). Все обдумывали свое поведение на суде, а суда не было. Был вызов “за получкой”. Выводили группами, зачитывали короткое, в две-три строки, решение Особого Совещания, спрашивали: “Ясно? Распишись”. Суд состоялся. Один бедолага даже не понял, что он уже осужден, вернувшись в камеру, грозился рассказать на суде “всю правду”. А 10 лет, упомянутые в бумажке, в которой он расписался, посчитал прокурорским запросом. Не сомневался, что суд скостит. Он работал сторожем на базе, знал за собой какие-то грешки, полагал, что за них его и арестовали. А его замели по 58-й. Грешки были только фоном антисоветской деятельности.
Осужденных собирали группами и вели в церковь. Все возбуждены. Но не помню, чтоб кто-нибудь заскулил или хотя бы заметно упал духом. Все старались ободрить друг друга, говорили, что объявленных сроков никто до конца отбывать не будет. Года два-три придется потерпеть. Война идет к концу. Вот грянет победа, дойдут руки и до нас. Разберутся. Никто еще не понимал, что на всех нас поставлен крест, что нас уже не считают людьми. Мы – шлак, мешающий строить светлое будущее.
В церкви (она описана Львом Толстым в романе “Воскресение”) теперь были камеры осужденных. В этом “богоугодном заведении” собрались интеллигентные люди, ждали отправки на этап. Здесь я встретил Владимира Адольфовича Шнейдерова, да, того самого, который много лет спустя, после реабилитации, вел телепрограмму “Клуб кинопутешественников”. Там же я встретил солиста Большого театра, одного из лучших исполнителей партии Евгения Онегина Дмитрия Даниловича Головина, его брата, певца Московского радиоцентра, и племянника Виталия. Дмитрий Данилович, ставший одним из первых орденоносцев, народный артист СССР, теперь получил новое звание ¬– враг народа. Какое сочетание: народный артист – враг народа!
Домработница, которой компетентные органы поручили доглядывать за народным артистом, донесла: “Хозяин ворчит на советскую власть. Вчера ругался: сорочки нужной не нашел во всей Москве”. И еще после паузы: “Сжег в печке-буржуйке книгу товарища Сталина. На моих глазах рвал и бросал. Вместе с патретом бросил”.
Следователю Дмитрий Данилович признался: “Жег стулья, книжные полки и книги жег. Мое горло – в каком-то роде народное достояние. Я мерз. Мог сжечь и Гоголя”. Следователь, качая головой, сказал народному артисту: “Сравнил Гоголя со Сталиным”...
Пребывание Головиных в церкви совпало с предпасхальными днями. Они устроили концерт церковных и советских песнопений. Дежурный на пятачке поначалу открывал “кормушку” и бросал: “Прекратите! Не положено!” Потом сам заслушался. Только просил: “Потише немножко”. Песню “Вечерний звон” пела вся камера. Пели с потрясающей задушевностью. Многие роняли слезы, особенно после слов: “Иных уж нет давно в живых... Бо-ом! Бо-ом! Бо-ом!” А дальше Дмитрий Данилович, как бы объясняя, почему иных уж нет давно в живых, импровизировал: “Прокурор Дорон угробил их!” Раздались аплодисменты, напугавшие вертухая.
Имя свирепого прокурора Дорона у всех было на устах. Прошел слух, будто бы этот палач сам арестован, что было вполне в духе того времени. Ждали: вот-вот Дорон появится в церкви в качестве заключенного. Некоторые, прошедшие через его руки, уже прикидывали сцену встречи со своим мучителем. Но Дорон не появился.
В Минлаге (Инта) я встретил Алексея Каплера, автора сценариев фильмов “Ленин в Октябре” и “Ленин в 1918 году”. Он тогда работал лебедчиком на 11-й шахте, а я – в бригаде проходчиков на 12-й. Однажды мы шли с шахты мимо солдатской казармы. На стене ¬– большое объявление, приглашающее 7 и 8 ноября посмотреть фильмы “Ленин в Октябре” и “Ленин в 1918 году” в армейском клубе. Что у Алексея Яковлевича было на душе в эти минуты – догадаться не трудно.
На 6 ОЛПе (отдельном лагерном пункте) работал Владимир Зельдович. Говорили, он был референтом у Луначарского. Тут он состоял при лейтенанте Мантурове.
Помню много талантливых инженеров. Встретил даже одного из авторов, труды которого приходилось печатать, когда работал в Редакционном отделе Аэрофлота. Это был Геннадий Петрович Лавров – крупный специалист в области моторостроения. Когда поближе познакомились, Геннадий Петрович спросил меня: “Василия Осинского помнишь?” – “Который дирижаблями занимался?” – “Этот “дирижабль” на меня накапал”.
Лавров – неуемная душа! – и тут занимался техническим творчеством. Послал через начальство насколько разработок в Москву. Получал ответы и радовался, что не пропало даром.
В лагере особенно ярко проявляется сущность людей. Каждый сам себе выбирал тактику поведения. Люди гибли не только от голода, но и от нравственного истощения. Иные сразу брали на вооружение лагерный жаргон, полагая, что так лучше можно защитить себя, матерились. Об одном таком рассказывают просто анекдотический случай. Благообразный старичок подметает в лагере дорожки. Его спрашивают, правда ли, что он профессор? Подметало поставил перед собой метлу, ухватился за черенок обеими руками и отчеканил: “Б... буду, профессор!”
Большинство же интеллигентных людей не “опрощались”, а оставались самими собой. Они словно покрывались особым панцирем, через который не приникала лагерная грязь. Таких людей я встречал и в тюрьме, и в лагере.
На ссылке я работал в самом дальнем отделении совхоза “Большая Инта”. Познакомился с Натальей Ивановной Постоевой, учетчицей тракторного парка. До ареста она работала в Ленинградском университете. Начальники поручали ей готовить своих чад к поступлению в ВУЗы. Сдавали, как правило, блестяще. Однажды экзаменатор спросил: “Кто у вас в Инте так хорошо преподает математику?” – “Я брала уроки у Натальи Ивановны Постоевой”. Боже, что тут было! “Наталья Ивановна жива?! Где она? Это же наш профессор!”
У людей была неистребимая тяга к творчеству, к красоте. Женщины-невольницы делали шкатулки, всякие изящные вещицы и, конечно, вышивали. Моя жена, Смирнова Нина Александровна, носившая лагерный номер А-351, хранит вышивки лагерные, как дорогие реликвии.
Сколько вкладывалось старания, души и хорошего вкуса при создании лагерной клумбы на Крайнем Севере, где цветы не растут. Люди собирали разноцветные мхи, камушки, стеклышки и выкладывали красивые узоры. И никто не смел надругаться над этой, вызывающей слезу, клумбой. Нет, вру, однажды надругался заместитель начальника ОЛПА майор Анищенко: приказал убрать бордюр клумбы, сделанный из половинок кирпича. Почему? Он не объяснил, только сказал: “Не положено”. Но мы догадались: боялся, что кирпичи могут полететь в голову. Понимал, однако, что его голова кирпича заслуживает.
Но больше всего людям помогало выжить художественное творчество. Картины безвестных художников охотно брало лагерное начальство, платя за них пачкой сигарет или пайкой хлеба.
Много встречал поэтов. В трудные минуты стихи помогают выжить, если это настоящие стихи. Я знаю людей, которые в трудную минуту снимают с полки томик Пушкина или Есенина, прочтут несколько стихов, и они отвлекут от грустных мыслей. Но в лагере нет книжной полки, с которой можно снять любимый томик. Тут выручает память. Ведь каждый интеллигентный человек помнит наизусть несколько полюбившихся стихов. Другой узник прочтет другие, пришедшиеся ему по душе. “Когда мне было очень-очень трудно, стихи читал я в карцере холодном”, – вспоминает Анатолий Жигулин.
Замечено, что люди в тюрьме и в лагере чаще, чем на свободе, пробуют сочинять стихи. Муса Джалиль писал стихи в фашистских застенках. И они дошли до нас. И в сталинских застенках стихи писали сотни, а может, и тысячи людей, но они не доходили до советского читателя. Не доходили не потому, что писались без пера и без бумаги, а потому, что режим был суров. Только теперь стали издавать поэзию, родившуюся в муках ГУЛАГа, и то скупо. Это большой пласт литературы, ждущий своего исследователя. Тут надо пояснить, что означает: писать без пера и без бумаги. Огрызок карандаша и клочок оберточной бумаги можно было найти и в лагере, например, разобрать мешок из-под цемента ¬– отличную бумагу можно добыть. Но хранить написанное опасно: можно получить второй срок. Приходилось держать в памяти. Так надежнее. Елена Владимирова целую поэму “Колыма” в четыре тысячи строк держала в памяти и вынесла из лагеря таким образом. Автор этих строк первую свою пьесу “Возвращение” тоже написал без пера и без бумаги. А это 70 страниц на машинке. Потом ее поставили на профессиональной сцене (Тамбов, сезон 1964–65 гг.).
Среди узников ГУЛАГа были известные поэты: Л.Мартынов, П.Васильев, Яр.Смеляков, П.Орешин, О.Мандельштам и многие другие. Всего репрессировано около двух тысяч членов Союза писателей СССР. А на свободе в 1941 году оставалось не более трех тысяч.
В ГУЛАГе открылось много новых талантов. Ведь большинство поэтов потому и угодили за колючую проволоку, что нестандартно мыслили и писали стихи, не укладывающиеся в идеологические рамки.
Поэт в сжатой образной форме способен выразить больше мыслей и чувств, чем иной прозаик в пухлой повести. Арсений Стемпковский к 70-летию Сталина написал всего две строчки: “Наше горе родилось в Гори”. Короче не скажешь.
...В день памяти жертв политических репрессий, который отмечается 30 октября, администрация города Владимира собрала “уцелевших” в зале областной филармонии. К концу 1995 года на владимирской земле нас в живых осталось около трех тысяч душ. Это вместе с приехавшими сюда на жительство из других регионов.
Я пришел пораньше и наблюдал, как мученики заполняли зал, как они бережно и вежливо уступали место один другому. Потом глядел с замиранием сердца в полный зал и видел седую интеллигентность и застывшее страдание на каждом лице. Работница Октябрьского райсобеса как-то сказала мне: “Реабилитированные – самые вежливые мои клиенты”.
П.А.РАЧКОВ,
писатель
#5
- Продвинутый пользователь
-
- Группа: Пользователи
- Сообщений: 223
- Регистрация: 11 октября 11
- ГородМосква
Отправлено 05 апреля 2012 - 19:28
Спасибо за воспоминания. В большинстве случаев в сталинских лагерях сидели лучшие люди страны, исключая уголовников и работников НКВДЭ, но не только их колечла, мучила и истребляла эта власть. Она превращала людей в доносчиков,поощряя доносы, разрушала семьи, заставляя отказываться от родных, отнимала детей у матерей, пытала женщин, убивала детей. Если осмыслить судьбу охранников, тюремщиков и следователей,понимаешь, что их власть превращала в нелюдей, заставляя мучить и убивать. Я уверена, что генетический код нашего народа в результате понес огромный урон и мы до сих пор это ощущаем
#6
- Архивариус
-
- Группа: Администраторы
- Сообщений: 5 133
- Регистрация: 13 октября 10
- ГородЮрьев-Польский уезд
Отправлено 05 апреля 2012 - 21:16
Нина Куриленко-Хлебникова (05 Апрель 2012 - 18:28) писал:
Спасибо за воспоминания.
Моей заслуги здесь естественно никакой нет. Я только опубликовал материал, который мне очень понравился и я подумал, что он будет интересен и коллегам. Также я обдумываю публикацию на сайте и самих списков репрессированных, о которых упоминает Рачков. Думаю надо сделать выжимку по Ополью. С моей точки зрения помимо мемориального это также имеет и большой генеалогический интерес.
#7
- Продвинутый пользователь
-
- Группа: nasheopolie
- Сообщений: 186
- Регистрация: 28 апреля 11
- ГородИваново
Отправлено 05 апреля 2012 - 23:30
Иван (05 Апрель 2012 - 20:16) писал:
Моей заслуги здесь естественно никакой нет. Я только опубликовал материал, который мне очень понравился и я подумал, что он будет интересен и коллегам. Также я обдумываю публикацию на сайте и самих списков репрессированных, о которых упоминает Рачков. Думаю надо сделать выжимку по Ополью. С моей точки зрения помимо мемориального это также имеет и большой генеалогический интерес.
Иван, хорошо, что подняли эту тему. Мне кажется, что мало найдется людей, которых так или иначе не коснулись эти страшные события. Мой дядя, например, после немецкого плена попал в советский лагерь. У мужа дед был расстрелян в 37-м, как враг народа, а бабушка отсидела 5 лет, как жена врага народа. Что пришлось пережить их несовершеннолетним детям, оставшимся без родителей, это отдельный вопрос. Казалось бы, действительно, уже столько написано об этом периоде нашей истории. И у Солженицина, и у Гинзбург и у многих других. Каждый, кто захочет, может свободно прочитать об этом. И тем не менее, вспомните, совсем недавно был проект "Имя России". Кто на первом месте? Во всяком случае, в самом начале проекта? Великий вождь - товарищ Сталин! Народ, уничтожаемый тираном, восхваляет своего тирана! Мне кажется, что наш генетический код повредился уже окончательно. Слишком большая часть людей талантливых, совестливых, являющихся действительно элитой общества, была физически уничтожена, уничтожены их неродившиеся дети. В результате процент людей, составляющих соль нашего общества, упал ниже критического уровня.
#9
- Продвинутый пользователь
-
- Группа: nasheopolie
- Сообщений: 456
- Регистрация: 10 июля 11
- ГородЮрьев-Польский
Отправлено 24 февраля 2013 - 16:16
"Люди только и думали, как бы поесть..."
Моя мать, Васькина Александра Михайловна, родилась 27 апреля 1924 года в деревне Вындово Юрьев-Польского района Владимирской области. В январе 2010 года моя мама тяжело заболела: её «свалил» инсульт, она слегла и почти лишилась речи. Её положили в больницу. Я ухаживала за ней всё это время и, когда ей стало получше, чтобы разговорить её, стала спрашивать про ее жизнь. А потом меня осенило: кто же мне расскажет лучше собственной матери о войне, начало которой она встретила семнадцатилетней девушкой. И я записала её воспоминания, они теперь представляют для меня огромную ценность. Ведь недавно мама умерла…
«Мы сажали в огороде капусту, когда по радио было сообщение, что мужчины должны явиться в военкомат с запасом еды на три дня и сменой одежды. Все пошли на призывной пункт. Бригадир дала лошадь, мы поехали в Юрково за солью, так как у нас в деревне магазинные полки уже были пустые. Ничего не купили: ни крупы, ни хлеба — ничего не было. Ходили на пшеничное поле собирать колоски. И сразу убирали их за печку, чтобы никто не увидел. К вечеру поехали в другие магазины в другие сёла: Городище, Подолец. Нигде ничего не было. Прошёл слушок, что в нашем магазине втихаря продавали хлеб. Я пришла к заведующей и попросила: „Марья Ивановна, дайте хлеба, а то у нас в семье — дети“. А я была за няньку заправскую. Марья Ивановна велела прийти через час, продала 20 кусков мыла и хлеб. Другие деревенские услышали, что я выпросила мыла у Марьи Ивановны, но уже было поздно. Настроение народа было самое плохое.
Из семьи забрали на фронт братьев Алексея, Матвея, Федора, причём в первые же дни. Да они и сами пошли. Мой будущий муж Васькин Яков Иванович тоже пошёл на фронт. Народ хотел идти защищать Родину.
Вскоре к нам домой пришли люди и объявили, что моя мама мобилизована на трудовой фронт заготавливать дрова. Я кинулась на колени и стала просить их: „Возьмите меня вместо мамы!“. Так вот я и оказалась на трудовом фронте. Дрова пилили и заготавливали женщины и подростки. Мне шёл восемнадцатый год. Ездили далеко: в Александровский и Кольчугинский районы. Было так тяжело, что и не высказать! Но мы выдержали, так как знали: мужчинам на фронте ещё труднее. На трудовом фронте я работала в 1941 и 1942 годах.
В конце войны, 5 марта 1945 года, я приехала во Владимир по распределению по окончании финансово-экономического техникума в Юрьев-Польском. У меня было звание советник финансовой службы.
Приехали мы 5 человек девчонок. У нас были литерные карточки, по которым давали тушёнку, сгущёнку, печенье и другие продукты. Надо было брать всё, что давали на карточку, иначе она могла пропасть. С продуктами было очень плохо. Хлебная карточка была отдельно, на неё давалось 400 граммов хлеба в день. Мы покупали капустные листья, дрова (5 рублей полено). Затем поленья рубили сами косарём (типа топорика), который давали хозяева. Мы жили на квартире в центре города: там, где сейчас сход под мост через Клязьму, в доме на улице Муромской, принадлежавшем семье диктора Юрия Левитана. Это рядом с Палатами, где я работала.
Зарплата моя как советника финансовой службы II ранга была 800 рублей. Нам выдавали форму: китель, шапку-ушанку, юбку и туфли. Когда варили щи, то капустные листья пенились, поскольку давно лежали. Мыла в свободной продаже не было, только по карточкам и на рынке. Кусок мыла стоил на рынке 100 рублей. Продавали мыло и поддельное — дощечку завернут в марлю, а сверху обляпают мылом, по виду целый кусок, обманывали часто. А пожаловаться и некому. Соли по карточке отпускали мало, покупали тоже на рынке. А там смешивали соль на третью часть с удобрением. В общем, обманывали. Люди растворяли эту смесь в воде: удобрение оседало, а соль — растворялась. А потом воду выпаривали. Даже и такая соль была в дефиците.
Народу жилось очень трудно, люди только и думали, как бы поесть. Когда мы получали в магазине по карточкам продукты в Иванове, где были три месяца на практике, нас уже поджидала около магазина шпана, человек 20. Если один не схватит сумку, то схватит кто-то другой. А во Владимире такого безобразия не было.
В баню ходили на улицу Ильича, народу много было. Записывались в очередь, на руке писали номера. Мылись раза три в месяц. Я вставала рано, занимала очередь на всех.
В городе Владимире были санпропускники, в том числе и на вокзале. Там „вшивых“ не пропускали. Давали справку с печатью, в которой говорилось, что человек прошёл через санпропускник.»
Автор: Ольга Гудкова, учитель истории школы № 7 г. Владимира.
Источник:
Моя мать, Васькина Александра Михайловна, родилась 27 апреля 1924 года в деревне Вындово Юрьев-Польского района Владимирской области. В январе 2010 года моя мама тяжело заболела: её «свалил» инсульт, она слегла и почти лишилась речи. Её положили в больницу. Я ухаживала за ней всё это время и, когда ей стало получше, чтобы разговорить её, стала спрашивать про ее жизнь. А потом меня осенило: кто же мне расскажет лучше собственной матери о войне, начало которой она встретила семнадцатилетней девушкой. И я записала её воспоминания, они теперь представляют для меня огромную ценность. Ведь недавно мама умерла…
«Мы сажали в огороде капусту, когда по радио было сообщение, что мужчины должны явиться в военкомат с запасом еды на три дня и сменой одежды. Все пошли на призывной пункт. Бригадир дала лошадь, мы поехали в Юрково за солью, так как у нас в деревне магазинные полки уже были пустые. Ничего не купили: ни крупы, ни хлеба — ничего не было. Ходили на пшеничное поле собирать колоски. И сразу убирали их за печку, чтобы никто не увидел. К вечеру поехали в другие магазины в другие сёла: Городище, Подолец. Нигде ничего не было. Прошёл слушок, что в нашем магазине втихаря продавали хлеб. Я пришла к заведующей и попросила: „Марья Ивановна, дайте хлеба, а то у нас в семье — дети“. А я была за няньку заправскую. Марья Ивановна велела прийти через час, продала 20 кусков мыла и хлеб. Другие деревенские услышали, что я выпросила мыла у Марьи Ивановны, но уже было поздно. Настроение народа было самое плохое.
Из семьи забрали на фронт братьев Алексея, Матвея, Федора, причём в первые же дни. Да они и сами пошли. Мой будущий муж Васькин Яков Иванович тоже пошёл на фронт. Народ хотел идти защищать Родину.
Вскоре к нам домой пришли люди и объявили, что моя мама мобилизована на трудовой фронт заготавливать дрова. Я кинулась на колени и стала просить их: „Возьмите меня вместо мамы!“. Так вот я и оказалась на трудовом фронте. Дрова пилили и заготавливали женщины и подростки. Мне шёл восемнадцатый год. Ездили далеко: в Александровский и Кольчугинский районы. Было так тяжело, что и не высказать! Но мы выдержали, так как знали: мужчинам на фронте ещё труднее. На трудовом фронте я работала в 1941 и 1942 годах.
В конце войны, 5 марта 1945 года, я приехала во Владимир по распределению по окончании финансово-экономического техникума в Юрьев-Польском. У меня было звание советник финансовой службы.
Приехали мы 5 человек девчонок. У нас были литерные карточки, по которым давали тушёнку, сгущёнку, печенье и другие продукты. Надо было брать всё, что давали на карточку, иначе она могла пропасть. С продуктами было очень плохо. Хлебная карточка была отдельно, на неё давалось 400 граммов хлеба в день. Мы покупали капустные листья, дрова (5 рублей полено). Затем поленья рубили сами косарём (типа топорика), который давали хозяева. Мы жили на квартире в центре города: там, где сейчас сход под мост через Клязьму, в доме на улице Муромской, принадлежавшем семье диктора Юрия Левитана. Это рядом с Палатами, где я работала.
Зарплата моя как советника финансовой службы II ранга была 800 рублей. Нам выдавали форму: китель, шапку-ушанку, юбку и туфли. Когда варили щи, то капустные листья пенились, поскольку давно лежали. Мыла в свободной продаже не было, только по карточкам и на рынке. Кусок мыла стоил на рынке 100 рублей. Продавали мыло и поддельное — дощечку завернут в марлю, а сверху обляпают мылом, по виду целый кусок, обманывали часто. А пожаловаться и некому. Соли по карточке отпускали мало, покупали тоже на рынке. А там смешивали соль на третью часть с удобрением. В общем, обманывали. Люди растворяли эту смесь в воде: удобрение оседало, а соль — растворялась. А потом воду выпаривали. Даже и такая соль была в дефиците.
Народу жилось очень трудно, люди только и думали, как бы поесть. Когда мы получали в магазине по карточкам продукты в Иванове, где были три месяца на практике, нас уже поджидала около магазина шпана, человек 20. Если один не схватит сумку, то схватит кто-то другой. А во Владимире такого безобразия не было.
В баню ходили на улицу Ильича, народу много было. Записывались в очередь, на руке писали номера. Мылись раза три в месяц. Я вставала рано, занимала очередь на всех.
В городе Владимире были санпропускники, в том числе и на вокзале. Там „вшивых“ не пропускали. Давали справку с печатью, в которой говорилось, что человек прошёл через санпропускник.»
Автор: Ольга Гудкова, учитель истории школы № 7 г. Владимира.
Источник:
ОЛЬГА1231
#10
- Продвинутый пользователь
-
- Группа: nasheopolie
- Сообщений: 456
- Регистрация: 10 июля 11
- ГородЮрьев-Польский
Отправлено 24 февраля 2013 - 16:39
Лагерное отделение для военнопленных в Кольчугино (1943-1947 годы)
Статья «Лагерное отделение для военнопленных в Кольчугино (1943–1947 годы)» написана Царевой Леной и Цаплиной Дашей, активистами историко-краеведческого музея Станции Юных туристов города Кольчугино. Под руководством Ю.А. Бобковой девочки провели большую исследовательскую работу. Это исследование они приурочили к 65-летию со дня Победы в ВОВ и к наступающему 80-летнему юбилею Кольчугино.
От кольчугинцев старшего поколения мы частенько слышим: «Этот мост построили немцы…», «Этот дом построили немцы…». Нас очень заинтересовало: кто эти немцы, откуда они взялись здесь? Свой поиск мы начали с того, что решили обратиться к нашей замечательной поэтессе Тамаре Анисимовой, которая очень много знает о нашем городе. И вот что рассказала нам Тамара Ивановна: оказывается, во время войны и некоторое время после неё в Кольчугино располагался лагерь для военнопленных. Эта новость нас просто ошеломила, ведь мы даже не подозревали об этой странице в истории нашего города. Подробной информацией по этому вопросу никто из старожилов не располагал, поэтому мы с нашим педагогом со Станции Юных туристов Юлией Александровной Бобковой решили выяснить подробности. Нами были разосланы запросы: в Областной Владимирский архив (ГАВО), в информационный центр УВД г. Владимира, Московский государственный военный архив, Российский государственный архив (РГВА), а так же объединение «Саксонские мемориалы» города Мюнхен (Германия). Буквально через 2 недели нам пришли ответы из ГАВО и РГВА.
Сопоставив полученные документы, мы выяснили: лагерь НКВД-МВД СССР № 190 организовался на территории Владимирской области в мае 1943 года. В городе Кольчугино Владимирской области дислоцировалось лагерное отделение № 2 лагеря № 190 с лимитом 600 человек, но по факту на начало 1944 года здесь содержалось 292 человека. Лагерное отделение занимало корпус двухэтажного каменного здания, расположенного на территории цеха №3 (сегодня цех №5) завода №681 Министерства электропромышленности (сегодня завод «Электрокабель»). Помещение было оборудовано 3-этажными железными нарами, изолятором на 15 коек, кухней и столовой на 700 обедов и 130 посадочных мест, прачечной, парикмахерской, амбулаторией, гаражом, немецкой канцелярией (где, оказывается, военнопленные писали письма родным и получали от них денежные переводы).
Нас, конечно, удивил сам факт того, что у военнопленных были такие удобства и привилегии (чего не скажешь о советских военнопленных в немецких лагерях). Но в СССР все отношения с военнопленными регулировались Положением о военнопленных, утвержденным Постановлением СНК СССР №1798–8000 от 1 июля 1941 г. В Положении содержались основные принципы эвакуации военнопленных, условия их содержания и правового положения, трудового использования, уголовной и дисциплинарной ответственности. Положение запрещало жестокое и оскорбительное обращение с пленными, применение к ним мер принуждения и угроз, изъятие предметов их личного обихода и документов. Кстати, по воспоминаниям Тамары Анисимовой, у немецких офицеров были и свои денщики (слуги из числа простых немецких солдат), которые чистили им сапоги, содержали в порядке одежду. Да и питание военнопленных было относительно неплохим, особенно после распоряжения НКВД СССР приказ 00683 «Об изменении норм продовольственного снабжения для военнопленных» (в мае 1943 года). Если уж сравнивать, то немцев кормили лучше, чем охраняющих их красноармейцев. Военнопленные даже могли покупать себе продукты на рынке.
Вполне возможно, что, устанавливая для военнопленных такой «щадящий» режим, комендатура лагеря руководствовалась также соображениями нехватки рабочей силы, и стремилась максимально использовать трудовые ресурсы пленных (постановление №8921 «СС» «О мероприятиях по трудовому использованию военнопленных и материально-техническому обеспечению лагерей для военнопленных»). Даже идеологическая задача перевоспитания бывших немецко-фашистских захватчиков отходила на второй план.
Согласно полученным нами копиям документов из РГВА, лагерное отделение № 2 города Кольчугино обслуживало завод № 681 Министерства электропромышленности, завод № 7 министерства цветной металлургии, комбинат им. 3-го Интернационала Министерства легкой промышленности. Очень интересные факты нам прислал ГАВО: оказывается, по заводу № 681 военнопленные выполнили работ на 1 344 617 рублей, по заводу № 7 – 284 087 рублей, по комбинату – 575 533 рублей, прочим организациям – 46 937 рублей. Да и жителям военнопленные оказывали посильную помощь. Тамара Анисимова рассказала, как ее мать «выписала» пленного немца для проведения ремонта их квартиры. За работу жителей обязывали кормить пленного 3 раза в день. Старожилы нам рассказывали, что именно пленными в нашем городе был построен мост через речку Шайка, вырыт пруд у техникума, построены дома по улицам Дружбы, Ленина, 3– го Интернационала.
По данным из РГВА, за весь период существования лагеря №190 по Владимирской области военнопленных умерло 874 человека. На территории Кольчугино, как мы выяснили, захоронение бывших солдат Вермахта располагалось в 1 км. от города в северо-западном направлении — западная часть городского кладбища. По документам из архива, площадь захоронения составляла 160 кв. м, на которой было погребено 24 человека. По данным РГВА, по состоянию на 30 мая 1958 года кладбище было ликвидировано, и земельный участок был передан горкомхозу Кольчугинского горсовета. Впоследствии на близлежащей территории стали хоронить жителей Кольчугино, и в настоящее время определить границы и место захоронения немецких военнопленных уже стало невозможным.
Тем не менее, все жертвы той страшной войны имеют право на достойную могилу.
Полученные из архивов документы лаготделению №2 города Кольчугино мы отправили в Центр документации и информации жертв Второй мировой войны при объединении «Саксонские мемориалы» города Мюнхен. Надеемся, что эти сведения заинтересуют немецкую сторону.
Хочется верить, что своим исследованием мы не только раскрываем еще одну неизвестную страничку в истории нашего города, но и содействуем общему делу мира.
Статья «Лагерное отделение для военнопленных в Кольчугино (1943–1947 годы)» написана Царевой Леной и Цаплиной Дашей, активистами историко-краеведческого музея Станции Юных туристов города Кольчугино. Под руководством Ю.А. Бобковой девочки провели большую исследовательскую работу. Это исследование они приурочили к 65-летию со дня Победы в ВОВ и к наступающему 80-летнему юбилею Кольчугино.
От кольчугинцев старшего поколения мы частенько слышим: «Этот мост построили немцы…», «Этот дом построили немцы…». Нас очень заинтересовало: кто эти немцы, откуда они взялись здесь? Свой поиск мы начали с того, что решили обратиться к нашей замечательной поэтессе Тамаре Анисимовой, которая очень много знает о нашем городе. И вот что рассказала нам Тамара Ивановна: оказывается, во время войны и некоторое время после неё в Кольчугино располагался лагерь для военнопленных. Эта новость нас просто ошеломила, ведь мы даже не подозревали об этой странице в истории нашего города. Подробной информацией по этому вопросу никто из старожилов не располагал, поэтому мы с нашим педагогом со Станции Юных туристов Юлией Александровной Бобковой решили выяснить подробности. Нами были разосланы запросы: в Областной Владимирский архив (ГАВО), в информационный центр УВД г. Владимира, Московский государственный военный архив, Российский государственный архив (РГВА), а так же объединение «Саксонские мемориалы» города Мюнхен (Германия). Буквально через 2 недели нам пришли ответы из ГАВО и РГВА.
Сопоставив полученные документы, мы выяснили: лагерь НКВД-МВД СССР № 190 организовался на территории Владимирской области в мае 1943 года. В городе Кольчугино Владимирской области дислоцировалось лагерное отделение № 2 лагеря № 190 с лимитом 600 человек, но по факту на начало 1944 года здесь содержалось 292 человека. Лагерное отделение занимало корпус двухэтажного каменного здания, расположенного на территории цеха №3 (сегодня цех №5) завода №681 Министерства электропромышленности (сегодня завод «Электрокабель»). Помещение было оборудовано 3-этажными железными нарами, изолятором на 15 коек, кухней и столовой на 700 обедов и 130 посадочных мест, прачечной, парикмахерской, амбулаторией, гаражом, немецкой канцелярией (где, оказывается, военнопленные писали письма родным и получали от них денежные переводы).
Нас, конечно, удивил сам факт того, что у военнопленных были такие удобства и привилегии (чего не скажешь о советских военнопленных в немецких лагерях). Но в СССР все отношения с военнопленными регулировались Положением о военнопленных, утвержденным Постановлением СНК СССР №1798–8000 от 1 июля 1941 г. В Положении содержались основные принципы эвакуации военнопленных, условия их содержания и правового положения, трудового использования, уголовной и дисциплинарной ответственности. Положение запрещало жестокое и оскорбительное обращение с пленными, применение к ним мер принуждения и угроз, изъятие предметов их личного обихода и документов. Кстати, по воспоминаниям Тамары Анисимовой, у немецких офицеров были и свои денщики (слуги из числа простых немецких солдат), которые чистили им сапоги, содержали в порядке одежду. Да и питание военнопленных было относительно неплохим, особенно после распоряжения НКВД СССР приказ 00683 «Об изменении норм продовольственного снабжения для военнопленных» (в мае 1943 года). Если уж сравнивать, то немцев кормили лучше, чем охраняющих их красноармейцев. Военнопленные даже могли покупать себе продукты на рынке.
Вполне возможно, что, устанавливая для военнопленных такой «щадящий» режим, комендатура лагеря руководствовалась также соображениями нехватки рабочей силы, и стремилась максимально использовать трудовые ресурсы пленных (постановление №8921 «СС» «О мероприятиях по трудовому использованию военнопленных и материально-техническому обеспечению лагерей для военнопленных»). Даже идеологическая задача перевоспитания бывших немецко-фашистских захватчиков отходила на второй план.
Согласно полученным нами копиям документов из РГВА, лагерное отделение № 2 города Кольчугино обслуживало завод № 681 Министерства электропромышленности, завод № 7 министерства цветной металлургии, комбинат им. 3-го Интернационала Министерства легкой промышленности. Очень интересные факты нам прислал ГАВО: оказывается, по заводу № 681 военнопленные выполнили работ на 1 344 617 рублей, по заводу № 7 – 284 087 рублей, по комбинату – 575 533 рублей, прочим организациям – 46 937 рублей. Да и жителям военнопленные оказывали посильную помощь. Тамара Анисимова рассказала, как ее мать «выписала» пленного немца для проведения ремонта их квартиры. За работу жителей обязывали кормить пленного 3 раза в день. Старожилы нам рассказывали, что именно пленными в нашем городе был построен мост через речку Шайка, вырыт пруд у техникума, построены дома по улицам Дружбы, Ленина, 3– го Интернационала.
По данным из РГВА, за весь период существования лагеря №190 по Владимирской области военнопленных умерло 874 человека. На территории Кольчугино, как мы выяснили, захоронение бывших солдат Вермахта располагалось в 1 км. от города в северо-западном направлении — западная часть городского кладбища. По документам из архива, площадь захоронения составляла 160 кв. м, на которой было погребено 24 человека. По данным РГВА, по состоянию на 30 мая 1958 года кладбище было ликвидировано, и земельный участок был передан горкомхозу Кольчугинского горсовета. Впоследствии на близлежащей территории стали хоронить жителей Кольчугино, и в настоящее время определить границы и место захоронения немецких военнопленных уже стало невозможным.
Тем не менее, все жертвы той страшной войны имеют право на достойную могилу.
Полученные из архивов документы лаготделению №2 города Кольчугино мы отправили в Центр документации и информации жертв Второй мировой войны при объединении «Саксонские мемориалы» города Мюнхен. Надеемся, что эти сведения заинтересуют немецкую сторону.
Хочется верить, что своим исследованием мы не только раскрываем еще одну неизвестную страничку в истории нашего города, но и содействуем общему делу мира.
ОЛЬГА1231
#11
- Продвинутый пользователь
-
- Группа: nasheopolie
- Сообщений: 456
- Регистрация: 10 июля 11
- ГородЮрьев-Польский
Отправлено 24 февраля 2013 - 16:47
Не требуя многого, смело шли к цели
Автор: Галина Корниенко
«Есть у нас один холмик недалеко от села. Мы с ребятами любили забираться на него и смотреть на зарю. Красно-бордовые оттенки по всему небу. Красиво, но страшно. До дрожи в коленках, до боли в сердце. Ведь это были не просто лучи заходящего солнца. Это была кровавая заря, которая поднималась со стороны Москвы. Там шли бои. Там гибли люди. И небо плакало вместе с нами!»
Алексей Васильевич говорит красиво. С чувством. Тогдашние детские впечатления трогают сердце до сих пор. Он не участвовал в Великой Отечественной войне. Вернее, не был на фронте. Работал в тылу. Мальчишкой — не жалея сил, с утра до ночи.
- Десять лет мне было, когда по почте в наше село Чеково Юрьев-Польского района пришло извещение о войне, — рассказывает Алексей Васильевич Булаченков, — отца сразу забрали на фронт. Брата — чуть позже. Сестер отправили окопы рыть, а кого и на лесоповал. Казалось, совсем это не женская работа — лес валить. Но выбора не было. Надо — значит надо. А я остался в селе, за старшего.
Несмотря на возраст, все хозяйство было на нем. С утра шел в школу, а все остальное время проводил в поле. Выращивал хлеб для фронта. Работы было много, поэтому три зимы провел в третьем классе. Ребята из-за непосильного труда на пашне, в огороде, со скотиной и т.д. не успевали пройти программу третьего класса за один год.
Все — и дети, и пожилые — работали от зари до зари. Ребятня, оторванная от родителей, загнанная войной в жесткие тиски, должна была быстро взрослеть, чтобы выстоять, чтобы не умереть с голоду, чтобы прокормить семью. В десять лет прежние мальчишки и девчонки становились самостоятельными людьми, которым нельзя было плакать, нельзя жаловаться.
И все-таки дети и есть дети. Хочется и погулять, и вместе с друзьями посидеть. Вот и выходило — днем работа, потом до двух ночи гуляли, а в три снова надо быть готовым к труду. Спали, где придется. Где приткнешься, там и поспишь.
- Часто с пацанами смотрели на холме, как Москву бомбили, – продолжает рассказ Алексей Васильевич. — Как самолеты снаряды скидывают. Красиво смотреть на такую кроваво — красную зарю. И страшно. Боялись, что немцы дойдут и до нас. Рыли окопы, продукты прятали. Как говорится, на «черный» день. Хотя все дни были черными.
Каждый день вереницами мимо села проходили беженцы. С тяжелыми поклажами, с маленькими детьми на руках они шли вперед. Их дома сгорели, ничего не осталось — двигались, куда глаза глядят. Где приютят, там и ладно.
Главной целью каждого человека на селе было вырастить достаточно хлеба для фронта. Даже то, что росло на частных участках, — тоже попадало не на стол к хозяину, а на фронт. А себе оставляли остатки.
Отец Алексея дошел до Сталинграда, был ранен.
- Папа с товарищами немцев из города выкуривал. Рядом мина упала. Осколочное ранение, — Алексей Васильевич опустил глаза, слезы мешали говорить, — привезли его к нам домой на санях из госпиталя. Инвалид первой группы, из коляски перешел на костыли. Но ненадолго…
К концу войны немного полегчало.
- Учиться стали активнее, старались уделять занятиям в школе больше внимания, но работать было некому, поэтому все свободной время проводили в поле, — вспоминает Алексей Васильевич.
В те времена учились семь лет. К концу школы дети военной поры были настолько взрослыми, что не могли учиться в обычной школе, поэтому последние несколько классов Леша Булаченков закончил в вечерней школе. Днем работал, а вечерами открывал тетрадь и изучал основы математики, истории, русского языка.
Так и шла жизнь. В 1951 году Алексея забрали в армию. Курс молодого бойца проходил в знаменитой Таманской дивизии. Затем отправили в Германию. Получил там навыки связиста. Стал командиром отделения. В каких городах только не был, сколько народу не повидал! Кто-то из местных жителей негативно относился к нашим военным. В основном это были бывшие военнопленные. Молодежь более благосклонно воспринимала победителей.
Спустя четыре года службы вернулся на Родину. Только не остался в деревне. Бежали оттуда люди. Вымирала деревня. Приехал во Владимир к сестре. И здесь было трудно, но руки он не опустил. Нанялся строителем, затем рабочим, был мастером, начальником смены…
- Строил завод ВЭМЗ, там и трудиться стал. И работал 34 года, пока не ушел на инвалидность, — Алексей Васильевич с благоговением вспоминает былые годы, — в трудовой книжке только две записи. Первая — что устроился на завод, вторая — что закончил работу.
А с будущей своей женой Булаченков познакомился почти тривиально. У прилавка магазина. Лето, самый обычный день. Валентина пришла рано утром на работу. Надела рабочий фартук. Внимательно посмотрела в зеркало, поправила прическу. В тот день она была на штучных товарах, в гастрономическом отделе. Покупателей мало. Скучно. Она стала править чеки на товаре. А когда повернулась, увидела его.
Алексей Васильевич только что пришел из армии. Молодой, высокий, красивый. Он что-то купил и удалился. А на следующий день заглянул вновь, чтобы познакомиться. С тех пор не расставались. В 1957-м — расписались. Семья росла. Через два года родился сын Владимир, в 65-м — дочь Марина.
- Наши родители выполнили все, что полагается в жизни, — поделились размышлениями Марина и Владимир — Есть притча, что человек в жизни должен посадить дерево, построить дом, вырастить детей. Все это сделали. И создали себе счастливую жизнь.
У них уже есть внуки и правнуки. Они добились всего, никогда не сгибаясь под натиском проблем, трудностей.
- Неприятности всегда будут, этого не избежать, — говорят Валентина Ивановна и Алексей Васильевич. — Проблемы будут давить. Но как мы выстоим перед ними, зависит от того, как мы к ним относимся. Жизнь — сложная штука, она удается тем, кто не требует многого, но смело и разумно идет к цели.
Они прошли сложный и длительный жизненный путь. Прошли вместе. И отметив золотой юбилей — 50-летие супружеской жизни, продолжают радоваться жизни.
Источник: газета «Призыв», № 75 от 27.05.2010 года.
Автор: Галина Корниенко
«Есть у нас один холмик недалеко от села. Мы с ребятами любили забираться на него и смотреть на зарю. Красно-бордовые оттенки по всему небу. Красиво, но страшно. До дрожи в коленках, до боли в сердце. Ведь это были не просто лучи заходящего солнца. Это была кровавая заря, которая поднималась со стороны Москвы. Там шли бои. Там гибли люди. И небо плакало вместе с нами!»
Алексей Васильевич говорит красиво. С чувством. Тогдашние детские впечатления трогают сердце до сих пор. Он не участвовал в Великой Отечественной войне. Вернее, не был на фронте. Работал в тылу. Мальчишкой — не жалея сил, с утра до ночи.
- Десять лет мне было, когда по почте в наше село Чеково Юрьев-Польского района пришло извещение о войне, — рассказывает Алексей Васильевич Булаченков, — отца сразу забрали на фронт. Брата — чуть позже. Сестер отправили окопы рыть, а кого и на лесоповал. Казалось, совсем это не женская работа — лес валить. Но выбора не было. Надо — значит надо. А я остался в селе, за старшего.
Несмотря на возраст, все хозяйство было на нем. С утра шел в школу, а все остальное время проводил в поле. Выращивал хлеб для фронта. Работы было много, поэтому три зимы провел в третьем классе. Ребята из-за непосильного труда на пашне, в огороде, со скотиной и т.д. не успевали пройти программу третьего класса за один год.
Все — и дети, и пожилые — работали от зари до зари. Ребятня, оторванная от родителей, загнанная войной в жесткие тиски, должна была быстро взрослеть, чтобы выстоять, чтобы не умереть с голоду, чтобы прокормить семью. В десять лет прежние мальчишки и девчонки становились самостоятельными людьми, которым нельзя было плакать, нельзя жаловаться.
И все-таки дети и есть дети. Хочется и погулять, и вместе с друзьями посидеть. Вот и выходило — днем работа, потом до двух ночи гуляли, а в три снова надо быть готовым к труду. Спали, где придется. Где приткнешься, там и поспишь.
- Часто с пацанами смотрели на холме, как Москву бомбили, – продолжает рассказ Алексей Васильевич. — Как самолеты снаряды скидывают. Красиво смотреть на такую кроваво — красную зарю. И страшно. Боялись, что немцы дойдут и до нас. Рыли окопы, продукты прятали. Как говорится, на «черный» день. Хотя все дни были черными.
Каждый день вереницами мимо села проходили беженцы. С тяжелыми поклажами, с маленькими детьми на руках они шли вперед. Их дома сгорели, ничего не осталось — двигались, куда глаза глядят. Где приютят, там и ладно.
Главной целью каждого человека на селе было вырастить достаточно хлеба для фронта. Даже то, что росло на частных участках, — тоже попадало не на стол к хозяину, а на фронт. А себе оставляли остатки.
Отец Алексея дошел до Сталинграда, был ранен.
- Папа с товарищами немцев из города выкуривал. Рядом мина упала. Осколочное ранение, — Алексей Васильевич опустил глаза, слезы мешали говорить, — привезли его к нам домой на санях из госпиталя. Инвалид первой группы, из коляски перешел на костыли. Но ненадолго…
К концу войны немного полегчало.
- Учиться стали активнее, старались уделять занятиям в школе больше внимания, но работать было некому, поэтому все свободной время проводили в поле, — вспоминает Алексей Васильевич.
В те времена учились семь лет. К концу школы дети военной поры были настолько взрослыми, что не могли учиться в обычной школе, поэтому последние несколько классов Леша Булаченков закончил в вечерней школе. Днем работал, а вечерами открывал тетрадь и изучал основы математики, истории, русского языка.
Так и шла жизнь. В 1951 году Алексея забрали в армию. Курс молодого бойца проходил в знаменитой Таманской дивизии. Затем отправили в Германию. Получил там навыки связиста. Стал командиром отделения. В каких городах только не был, сколько народу не повидал! Кто-то из местных жителей негативно относился к нашим военным. В основном это были бывшие военнопленные. Молодежь более благосклонно воспринимала победителей.
Спустя четыре года службы вернулся на Родину. Только не остался в деревне. Бежали оттуда люди. Вымирала деревня. Приехал во Владимир к сестре. И здесь было трудно, но руки он не опустил. Нанялся строителем, затем рабочим, был мастером, начальником смены…
- Строил завод ВЭМЗ, там и трудиться стал. И работал 34 года, пока не ушел на инвалидность, — Алексей Васильевич с благоговением вспоминает былые годы, — в трудовой книжке только две записи. Первая — что устроился на завод, вторая — что закончил работу.
А с будущей своей женой Булаченков познакомился почти тривиально. У прилавка магазина. Лето, самый обычный день. Валентина пришла рано утром на работу. Надела рабочий фартук. Внимательно посмотрела в зеркало, поправила прическу. В тот день она была на штучных товарах, в гастрономическом отделе. Покупателей мало. Скучно. Она стала править чеки на товаре. А когда повернулась, увидела его.
Алексей Васильевич только что пришел из армии. Молодой, высокий, красивый. Он что-то купил и удалился. А на следующий день заглянул вновь, чтобы познакомиться. С тех пор не расставались. В 1957-м — расписались. Семья росла. Через два года родился сын Владимир, в 65-м — дочь Марина.
- Наши родители выполнили все, что полагается в жизни, — поделились размышлениями Марина и Владимир — Есть притча, что человек в жизни должен посадить дерево, построить дом, вырастить детей. Все это сделали. И создали себе счастливую жизнь.
У них уже есть внуки и правнуки. Они добились всего, никогда не сгибаясь под натиском проблем, трудностей.
- Неприятности всегда будут, этого не избежать, — говорят Валентина Ивановна и Алексей Васильевич. — Проблемы будут давить. Но как мы выстоим перед ними, зависит от того, как мы к ним относимся. Жизнь — сложная штука, она удается тем, кто не требует многого, но смело и разумно идет к цели.
Они прошли сложный и длительный жизненный путь. Прошли вместе. И отметив золотой юбилей — 50-летие супружеской жизни, продолжают радоваться жизни.
Источник: газета «Призыв», № 75 от 27.05.2010 года.
ОЛЬГА1231
#12
- Продвинутый пользователь
-
- Группа: Пользователи
- Сообщений: 275
- Регистрация: 22 сентября 12
- ГородВладимир
Отправлено 29 мая 2013 - 08:15
Нина Куриленко-Хлебникова (05 Апрель 2012 - 18:28) писал:
Спасибо за воспоминания. В большинстве случаев в сталинских лагерях сидели лучшие люди страны, исключая уголовников и работников НКВДЭ, но не только их колечла, мучила и истребляла эта власть. Она превращала людей в доносчиков,поощряя доносы, разрушала семьи, заставляя отказываться от родных, отнимала детей у матерей, пытала женщин, убивала детей. Если осмыслить судьбу охранников, тюремщиков и следователей,понимаешь, что их власть превращала в нелюдей, заставляя мучить и убивать. Я уверена, что генетический код нашего народа в результате понес огромный урон и мы до сих пор это ощущаем
Я бы не стал малодушничать. Скопом ругать, дабы властям теперешним было "сладко", всех НКВДшников - не умно. Среди них были такие же люди. Стыдно не знать историю!
Ругать власть спустя много лет, не зная ничего толком, экая заслуга!!!
Сообщение отредактировал nik: 30 мая 2013 - 07:43
#13
- Продвинутый пользователь
-
- Группа: nasheopolie
- Сообщений: 456
- Регистрация: 10 июля 11
- ГородЮрьев-Польский
Отправлено 11 января 2014 - 16:08
nik (29 Май 2013 - 07:15) писал:
Я бы не стал малодушничать. Скопом ругать, дабы властям теперешним было "сладко", всех НКВДшников - не умно. Среди них были такие же люди. Стыдно не знать историю!
Ругать власть спустя много лет, не зная ничего толком, экая заслуга!!!
Ругать власть спустя много лет, не зная ничего толком, экая заслуга!!!
Леонид Леонидович, я считаю, что вы правы. Ведь никто не знает как бы поступил сам...
А РОДИНА У КАЖДОГО ОДНА!
Родина
Что любится, чем дышится,
Чем наше сердце полнится,
То в голосе услышится,
То в песенке припомнится.
А мы споем о родине,
С которой столько связано,
С которой столько пройдено
Хорошего и разного!
Тяжелое — забудется,
Хорошее — останется,
Что с родиною сбудется,
То и с народом станется.
С ее лугами, нивами,
С ее лесами-чащами
Была б она счастливою,—
А мы-то будем счастливы.
И сколько с ней ни пройдено,
Усталыми не скажемся
И песню спеть о родине
С друзьями не откажемся!
(И. Уткин)
ОЛЬГА1231
#14
- Продвинутый пользователь
-
- Группа: nasheopolie
- Сообщений: 2 153
- Регистрация: 18 февраля 13
- ГородЮрьев-Польский
Отправлено 11 января 2014 - 17:00
Сергей Хламов (22 Февраль 2012 - 17:27) писал:
…В конце 1943 года 25-летний старший лейтенант, боевой лётчик Сергей Олизько получил новое назначение в первый отдельный авиационный планёрный полк ВДВ войсковой части 25953 города Тейково на должность начальника парашютно-десантного снабжения второй авиационной эскадрильи.
Сергей, здравствуй!
Хотелось бы узнать откуда у тебя информация о том, что в/ч п/п 25953 - это 1 отдельный авиапланерный полк ВДВ? Всё дело в том, что есть Справочник войсковых частей - полевых почт РККА в 1943-1945 годах. Так вот согласно этому справочнику в/ч п/п 25953 - это 114 ВОЕННО-СТРОИТЕЛЬНЫЙ ОТРЯД.
Согласно этому же справочнику в/ч п/п 55280 - 1 УЧЕБНЫЙ АВИАПЛАНЕРНЫЙ ПОЛК ВДВ КА.
#15
- краевед, журналист
-
- Группа: nasheopolie
- Сообщений: 2 149
- Регистрация: 13 октября 10
- ГородЮрьев-Польский
Отправлено 22 января 2014 - 14:10
Роман_Матвеев (11 Январь 2014 - 17:00) писал:
Сергей, здравствуй!
Хотелось бы узнать откуда у тебя информация о том, что в/ч п/п 25953 - это 1 отдельный авиапланерный полк ВДВ? Всё дело в том, что есть Справочник войсковых частей - полевых почт РККА в 1943-1945 годах. Так вот согласно этому справочнику в/ч п/п 25953 - это 114 ВОЕННО-СТРОИТЕЛЬНЫЙ ОТРЯД.
Согласно этому же справочнику в/ч п/п 55280 - 1 УЧЕБНЫЙ АВИАПЛАНЕРНЫЙ ПОЛК ВДВ КА.
Хотелось бы узнать откуда у тебя информация о том, что в/ч п/п 25953 - это 1 отдельный авиапланерный полк ВДВ? Всё дело в том, что есть Справочник войсковых частей - полевых почт РККА в 1943-1945 годах. Так вот согласно этому справочнику в/ч п/п 25953 - это 114 ВОЕННО-СТРОИТЕЛЬНЫЙ ОТРЯД.
Согласно этому же справочнику в/ч п/п 55280 - 1 УЧЕБНЫЙ АВИАПЛАНЕРНЫЙ ПОЛК ВДВ КА.
Роман, информация взята из изысканий лучковских школьников и их встречи с родственниками погибших лётчиков. И к тому же, справочник, на который ты ссылаешься, даёт информацию на 1943 - 45 гг., а трагедия произошла немногим ранее.
#16
- Продвинутый пользователь
-
- Группа: nasheopolie
- Сообщений: 2 153
- Регистрация: 18 февраля 13
- ГородЮрьев-Польский
Отправлено 22 января 2014 - 20:54
Сергей Хламов (22 Январь 2014 - 14:10) писал:
Роман, информация взята из изысканий лучковских школьников и их встречи с родственниками погибших лётчиков. И к тому же, справочник, на который ты ссылаешься, даёт информацию на 1943 - 45 гг., а трагедия произошла немногим ранее.
Информация из приказа об исключении из списков
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Васильевич
Последнее место службы в/ч 55280
Воинское звание ст. лейтенант
Причина выбытия убит
Дата выбытия 01.03.1944
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 563784
Номер дела источника информации 28
#17
- Пользователь
-
- Группа: Пользователи
- Сообщений: 29
- Регистрация: 14 июля 11
Отправлено 22 января 2014 - 21:21
Добрый вечер.В ОБД Мемориал имеется запись
74495740
Информация из приказа об исключении из списков
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Герасимович
Последнее место службы 2 ав. эскадр. отд. ав. планерн. полк 2 моторн. самол.
Воинское звание ст. лейтенант
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 595608
Номер дела источника информации 3
74495740
Информация из приказа об исключении из списков
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Герасимович
Последнее место службы 2 ав. эскадр. отд. ав. планерн. полк 2 моторн. самол.
Воинское звание ст. лейтенант
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 595608
Номер дела источника информации 3
#18
- Продвинутый пользователь
-
- Группа: nasheopolie
- Сообщений: 2 153
- Регистрация: 18 февраля 13
- ГородЮрьев-Польский
Отправлено 22 января 2014 - 21:45
Валентин58 (22 Январь 2014 - 21:21) писал:
Добрый вечер.В ОБД Мемориал имеется запись
74495740
Информация из приказа об исключении из списков
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Герасимович
Последнее место службы 2 ав. эскадр. отд. ав. планерн. полк 2 моторн. самол.
Воинское звание ст. лейтенант
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 595608
Номер дела источника информации 3
74495740
Информация из приказа об исключении из списков
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Герасимович
Последнее место службы 2 ав. эскадр. отд. ав. планерн. полк 2 моторн. самол.
Воинское звание ст. лейтенант
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 595608
Номер дела источника информации 3
Да, это тоже он.
#19
- Продвинутый пользователь
-
- Группа: nasheopolie
- Сообщений: 2 153
- Регистрация: 18 февраля 13
- ГородЮрьев-Польский
Отправлено 23 января 2014 - 09:16
Все ниже приведённые документы оформлены на 1 человека старшего лейтенанта Сергея Олизько погибшего при катастрофе самолета 01 марта 1944 года и похороненного в настоящее время в местечке Лучки Юрьев-Польского района. У 1 человека - 3 ОТЧЕСТВА. Как правильно - знают наверное только родные. Вот так "качественно" у нас учитывались потери.
Информация из списков захоронения
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Геннадьевич
Дата рождения/Возраст __.__.1918
Воинское звание ст. лейтенант
Дата смерти 01.03.1944
Страна захоронения Россия
Регион захоронения Владимирская обл.
Место захоронения Юрьев-Польский р-н, Симский с/с, м. Лучки, кладбище
Могила юго-западнее
Номер записи 260267589
Информация из приказа об исключении из списков
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Васильевич
Последнее место службы в/ч 55280
Воинское звание ст. лейтенант
Причина выбытия убит
Дата выбытия 01.03.1944
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 563784
Номер дела источника информации 28
Номер записи 74962219
Информация из приказа об исключении из списков
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Герасимович
Последнее место службы 2 ав. эскадр. отд. ав. планерн. полк 2 моторн. самол.
Воинское звание ст. лейтенант
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 595608
Номер дела источника информации 3
Номер записи 74495740
Информация из списков захоронения
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Геннадьевич
Дата рождения/Возраст __.__.1918
Воинское звание ст. лейтенант
Дата смерти 01.03.1944
Страна захоронения Россия
Регион захоронения Владимирская обл.
Место захоронения Юрьев-Польский р-н, Симский с/с, м. Лучки, кладбище
Могила юго-западнее
Номер записи 260267589
Информация из приказа об исключении из списков
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Васильевич
Последнее место службы в/ч 55280
Воинское звание ст. лейтенант
Причина выбытия убит
Дата выбытия 01.03.1944
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 563784
Номер дела источника информации 28
Номер записи 74962219
Информация из приказа об исключении из списков
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Герасимович
Последнее место службы 2 ав. эскадр. отд. ав. планерн. полк 2 моторн. самол.
Воинское звание ст. лейтенант
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 595608
Номер дела источника информации 3
Номер записи 74495740
#20
- краевед, журналист
-
- Группа: nasheopolie
- Сообщений: 2 149
- Регистрация: 13 октября 10
- ГородЮрьев-Польский
Отправлено 23 января 2014 - 13:53
Роман_Матвеев (22 Январь 2014 - 20:54) писал:
Информация из приказа об исключении из списков
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Васильевич
Последнее место службы в/ч 55280
Воинское звание ст. лейтенант
Причина выбытия убит
Дата выбытия 01.03.1944
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 563784
Номер дела источника информации 28
Фамилия Олизько
Имя Сергей
Отчество Васильевич
Последнее место службы в/ч 55280
Воинское звание ст. лейтенант
Причина выбытия убит
Дата выбытия 01.03.1944
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 563784
Номер дела источника информации 28
Да, Роман, я немного подзабыл точную дату гибели экипажа самолёта. Спасибо за внесение уточняющих данных.